Страницы моей жизни

Вот почему Штернбергу и мне пришлось отложить на много месяцев выполнение того плана, который у нас созрел. И лишь летом 1885 года мы решили, что один из нас должен посетить некоторых надежных наших товарищей по Петербургскому университету, осевших в разных городах, – кто в Харькове, как Бражников и Тиличеев; кто в Петербурге, как Гаусман; кто в Москве, Киеве, и, ознакомив их с нашими предположениями, заручиться их согласием приняться за работу совместно.

По целому ряду соображений мы нашли более целесообразным, чтобы эту поездку предпринял Штернберг. Но до того как он пустился в путь, Штернберг написал очень интересную книжку о политическом терроре в России. Надо сказать, что Штернберг был большим сторонником политического террора. Он глубоко верил, что героически выполненные террористические акты в состоянии революционизировать народные массы и в еще большей степени вдохновить учащуюся молодежь на борьбу за освобождение России от царского гнета. Время было мрачное, и Штернберг находил, что кто-то должен выступить с бодрящим словом, громко сказать, что Россия жива, что могучие революционные силы кипят в глубинах народных, что они раньше или позже вырвутся наружу, и тогда русский деспотизм против них не устоит.

И все эти мысли Штернберг изложил с большим подъемом и в очень яркой форме в своей брошюре. В ней сказался весь его революционный темперамент, его удивительная способность ясно ставить самые острые политические вопросы и разрешать их.

Писал эту книжку Штернберг в редкие часы досуга, после целого дня утомительной беготни по урокам, которые он набрал, чтобы иметь средства к существованию.

Страницу за страницей он мне прочитывал то, что писал, и между нами шел непрерывный спор. Я к этому времени сильно разочаровался в целесообразности и полезности для дела свободы систематического террора. Я был убежден, что «Народная воля» истекла кровью только потому, что она почти все свои силы отдала систематическому террору, который политически себя не оправдал, а морально возложил на партию страшную ответственность. Я допускал еще единичный террор и то только в самых исключительных случаях, когда высокопоставленный администратор позволяет себе гнусности, вызывающие негодование даже умеренных, но честных людей. Совершенный при таких обстоятельствах террористический акт, как, например, выстрел Веры Засулич, может иметь большое политическое значение, но убивать министра только потому, что он занимает министерский пост, это не может быть оправдано ни с политической, ни с нравственной точки зрения.

Переубедить Штернберга мне, однако, не удалось. И я должен признаться, что его брошюра, которая за отсутствием типографии была гектографирована, произвела на учащуюся молодежь огромное впечатление.

Конечно, жандармов, считавших «Народную волю» окончательно похороненной, эта брошюра привела в ярость.

Начал Штернберг свой объезд с Харькова, где жил в то время Тиличеев. Сговориться с ним не стоило никакого труда. У Тиличеева же Штернберг встретился с Борисом Оржихом, который с тем большей радостью присоединился к нам, что сам намеревался организовать новый революционный центр для воссоздания «Народной воли». В лице Оржиха мы приобрели большую активную силу: по своему революционному темпераменту и выдающемуся организаторскому таланту он походил на Штернберга; кроме того, он был очень ценен как практик, как находчивый и весьма изобретательный конспиратор.

В квартире Тиличеева и было принято решение созвать съезд из весьма ограниченного числа самых надежных лиц для выработки программы и тактики той центральной организации, которую предполагалось создать на этом съезде.

После этого совещания Оржих привлек к нашей группе Натана Богораза (он же – Владимир Германович Богораз), который принес с собою неисчерпаемый запас революционной энергии и недюжинный писательский талант.

В Петербурге Штернберг посетил Гаусмана, и тот, как истинный и преданный солдат революции, с радостью примкнул к нам. Присоединились также к нам Бражников, наш товарищ по Петербургскому университету; Настасья Наумовна Шехтер, впоследствии ставшая женой одного из благороднейших и преданнейших русских революционеров, Осипа Соломоновича Минора; Петрович-Ясевич и Турский.

Было условлено, что съезд состоится в Екатеринославе. И, действительно, в конце сентября туда съехались все названные лица, кроме Тиличеева, меня и Гаусмана, которым разные обстоятельства помешали принять участие в этом своего рода историческом совещании.