Страницы моей жизни

Я раньше в японских чайных домиках не бывал и не знал, какой они вообще имеют вид, поэтому я с большим интересом вошел в помещение чайного домика. Но зал, в который нас ввели, был довольно безвкусно обставлен. На полу был постлан ковер, поверх ковра нагромождены небольшие подушки, и нас усадили на эти подушки, все же получалось впечатление, что мы сидим на полу, перед нами поставили крошечные столики, и началось угощение разными блюдами, приготовленными по всем правилам японского кулинарного искусства. Кроме нас четырех: жены, Льва Афанасьевича, меня и японца, в комнате присутствовали: пожилая женщина, исполнявшая обязанности хозяйки и угощавшая нас все время, и три молоденькие гейши, как нам казалось, не больше 12–13 лет. Роль гейши на этот раз была, однако, незавидная. Обычно они «угощают» гостей пением и танцами, но не успели мы занять указанные нам места, как японец нам сообщил, что ввиду постигшего Японию несчастья объявлен всенародный траур и танцы отменены, так же как и пение. И гейши не знали, что с собою делать. Наша беседа велась по-английски, на языке, который они не понимали, и они бродили по залу, не находя себе места. Характерно, что за весь вечер японец больше ни словом не обмолвился о землетрясении в Японии. Говорили о чем угодно, но не о гибели там, в Стране восходящего солнца, сотен тысяч людских жизней и не о разорении миллионов людей.

Я и жена с искренней жалостью смотрели на гейш-полудетей. Одна из них была очаровательна – красивая, необыкновенно изящная, воздушная, она была воплощением грации. Несколько раз она подходила к жене, касалась ее рук, заглядывала ей в глаза. Наконец, она решилась – села рядом с женой и приникла к ее плечу, тогда жена взяла ее головку и стала гладить ей волосы. И гейша вдруг преобразилась: она прижалась своей головкой к груди жены и, заглядывая ей с чрезвычайной нежностью в глаза, сказала тоскливым голосом «мама» и застыла в этой позе на несколько минут. На меня и на жену это восклицание произвело глубокое впечатление. Тогда две другие гейши последовали примеру первой: они тоже подходили к жене, ласкались к ней и тоже произносили дорогое им слово «мама». И должен сказать, что сцены эти, в которых так приятно и ярко выявилась тоска этих девочек по материнской ласке, были самыми интересными и волнующими за весь вечер.

Глава 53 Я начинаю хлопотать об утверждении устава Еврейского коммерческого банка. Мои поездки в Гирин и Пекин. Кроль уезжает в Европу. Мои дочери снова приезжают на каникулы в Харбин. Я беру на себя также ведение дела о регистрации устава другого банка, «Дальневосточного». Мое пекинское сидение. Маньчжурский генерал-губернатор Джан-Дзо-Лин заключает договор с советским правительством и передает ему Китайско-Восточную железную дорогу. Русский Харбин сразу приобретает советский налет. Л.А. Кроль настойчиво зовет нас в Париж. В начале 1925 года Нанкинское правительство утверждает уставы обоих банков, а в середине февраля я и жена покидаем Китай и переезжаем во Францию

Осенью 1923 года встал на очередь вопрос об утверждении Еврейского коммерческого банка Центральным Китайским правительством. Но какова процедура такого утверждения ни я, ни мои коллеги, ни даже китайские адвокаты, практиковавшие в Харбине, не знали. Такого прецедента, говорили многие, в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги еще не было. Если там и возникали русские банки, то их уставы утверждались по русским законам, так как до 1920 года Харбин в публично-правовом отношении был чисто русским городом.