Иван Болдин

Страницы жизни

БОЛДИН Иван Васильевич

Далекое прошлое

Как назвать то, что задумал написать: «Судьба паренька из деревни Высокое»? «Пережитое»?

«Жизнь солдата»? «Тернистый путь»?

По существу, это одно и то же. А почему бы не назвать задуманное «Страницы жизни»? Так будет верней.

Мой жизненный путь оказался суровым, поистине тернистым, но интересным. Иногда трудно было идти. Не раз спотыкался, падал, однако поднимался и упорно устремлялся вперед. Шагал так, что порой, как говорят в народе, воду из обувки вышибало. Но это меня не страшило. Ведь реку переплыть и то трудно.

Если страницы моих воспоминаний порой будут биографичны, прошу, дорогой читатель, не расценивать это как отсутствие у автора скромности. Ведь окидывая взглядом свой жизненный путь, я с сыновьей благодарностью думаю о родной партии, о любимой Стране Советов Что было бы со мной, если бы не их забота? А подобных мне в нашей стране миллионы. Итак, приступаю к рассказу…

Не пытайтесь искать на географической карте, изданной до революции, деревню Высокое, затерявшуюся в Писарском уезде, Пензенской губернии. Было в ту пору в ней около девяти десятков рубленых изб с соломенной кровлей. Выделялся в деревне лишь большой дом под железной крышей, принадлежавший местному богачу Федору Антясову.

Вот в этой деревне я и родился в конце прошлого века. Наша семья, как, впрочем, и соседские семьи, была малоземельной. В то же время вокруг Высокого вольготно раскинулись угодья Помещика Столыпина Этот племянник известного царского министра, жестокого вешателя, в нравах своих недалеко ушел от дядюшки. Помню, как-то наша овца и пара кур забрели на столыпинские земли В наказание управляющий имением велел моему отцу уплатить штраф или отработать в его хозяйстве. Денег не было, пришлось отцу отрабатывать, а вместе с ним и я пошел В ту пору мне едва минуло девять.

Отец, громадный, с длинной бородой, суров был, а порой и жесток. Улыбкой радовал редко Да и щедростью не отличался. Правда, однажды он нас удивил Пришел как-то из большой деревни Шувары после удачного базара и на диво всей семье вынул из мешка новенькие сапоги, протянул мне:

— Бери, Иван, гляди, как блестят. Да смотри не забывай, что мы народ — для лаптей рожденный.

Сапоги были большие, на вырост. Надевал я их только летом, в праздники, да и то когда в церковь шел. А находилась церковь в деревне Ногаево, в четырех километрах от Высокого. Как и все односельчане, из дому выходил босиком, перекинув сапоги через плечо Лишь в Ногаево вытирал начисто ноги, надевал отцовский подарок и в церкви уже стоял обутым. Но только служба кончится, выйду на воздух, сниму сапоги, за ушки свяжу их, переброшу через плечо и снова домой босиком. Поэтому и много позже, когда я был уже взрослым парнем и вот-вот ждал призыва на военную службу, сапоги лежали в сундуке все еще как новые.

Наша деревня на всю округу «славилась» своей темнотой. Недаром про нас говорили. «В Высоком неграмотных больше, чем населения» В этой горькой шутке заключалась и моя трагедия. Бывало, только скажешь, что хочу учиться, отец в ответ:

— Ишь чего задумал! В поле ученые ни к чему Без них, крюцоцников. обойдемся (так в деревне называли грамотеев, выговаривая «ц» вместо «ч»).

Работать приходилось от зари до зари. Не по летам рано огрубели мои руки. Казалось, вложи в пальцы карандаш — не удержат. И все же велика была тяга к знаниям. Не раз говорил об этом матери Она меня понимала, поддерживала, но помочь ничем не могла. Только ласково так посмотрит, потреплет волосы и скажет:

— Погоди, сынок, не век будем жить в темноте.

Но вот как-то пришла мать домой, а улыбка, румянец на ее лице так и играют. «С чего бы это?»— удивляюсь я. А она говорит:

— Ну, Ванюша, радость пришла к нам.

— Какая? — спрашиваю.

— Школу открывают в Высоком.

Это и впрямь было приятное известие. От счастья хотелось кинуться матери на шею, крепко расцеловать ее. Но вспомнил об отце, и радость тотчас померкла.

— Не пустит тятя в школу, — говорю, а сам с мольбой гляжу в материнские глаза.

— Знаю, сынок. У отца нашего нрав крутой. Но ничего… Поговорю с ним.

И удивительное дело, отец поддался уговорам матери.

— Ладно, Иван, иди поучись маленько. Да смотри, от земли не отрывайся. Есть захочешь, книгу кусать не станешь. Не съедобна она Мы народ простой. До учености нам дела нет.

Что дальше говорил отец, меня уже не интересовало. Главное, он разрешил пойти в школу.

И вот на одиннадцатом году жизни я переступил порог деревенской трехклассной школы. Перед глазами точно раскрывался новый мир. Я занимался с охотой, и учительница не раз хвалила меня за прилежание.

Но учеба моя оказалась кратковременной. Походил в школу всего две зимы, а стал собираться в третий класс, отец вдруг с этакой хитрецой спрашивает:

— Написать какое прошение можешь?

— Могу.

— Ну а коль надобно что прочитать?

— Прочитаю.

— А если, к примеру, у тебя заведется много денег, посчитать их сумеешь?

— А вы дайте, я и посчитаю, — говорю, а сам думаю: «К чему это он вдруг такие вопросы задает и куда, собственно, клонит?»