Странник

Шагая по тропинке, Этта принялась считать каменные столбики, фонари, открытые часовенки с косыми крышами, выкрашенными густо-багряной краской. Минуты – их самая дорогая валюта – утекали и утекали, но Этта с облегчением глядела, как огни в деревне под горой постепенно угасают, словно очаг, пылко съевший все дрова и оставшийся с безмолвными тихо мерцающими углями. Со временем единственными звуками, которые она могла расслышать, осталось шуршание ночных созданий в лесу.

Она вдыхала запах влажной зелени, находя успокоение в знакомых ласковых нотках древесного дыма. Тело болело, но то была хорошая боль, честно заработанная. Этта преодолела последние недели и необыкновенно гордилась тем, что выжила.

– Мы же все делаем правильно, так? – прошептала она. – Я так долго хотела, чтобы астролябия исчезла, что мысль оставить ее целой и невредимой кажется противоестественной. Возможно, она проклята – инфицирует жизнь каждого, кто соприкасается с нею, все тем же мраком.

Джулиан вздохнул.

– Да я-то откуда знаю? Это ты у нас нравственный компас, ты и должна мне сказать, что правильно.

Этта толкнула его локтем; в мешке, словно ливень, загрохотали золотые монеты.

– Я вот что думаю, Линден-Хемлок-Спенсер: сама по себе астролябия ни дня не была злом. На беду или на счастье она лишь отвечает душе того, кто ею пользуется. Однако в целом свете нет никого, кто был бы настолько лишен себялюбия, чтобы так или иначе не использовать ее в своих интересах. Если ее уничтожение означает уничтожение нас, то надо – я не знаю – снова спрятать ее после того, как мы выпрямим временную шкалу.

Что и сделала мама много лет назад.

Этта поспешила списать свое путешествие на помешательство Роуз, на ее травму, но теперь не могла думать об этом без боли в сердце. Возможно, Роуз знала, что уничтожение астролябии уничтожит весь образ жизни путешественников, и именно потому решила ее спрятать.

Но это не отменяло того, что она скрывала правду от дочери, не прощало убийства Элис и не объясняло, почему она так настаивала на том, чтобы Этта уничтожила прибор.

На полпути к вершине, когда ноги уже горели, а спина стонала под тяжелым грузом, Этта заметила слабый проблеск света. Его кольцо все росло, пока она не разглядела отдельные фонарики, мерцающие на деревьях над тропинкой, и мальчика с золотистыми волосами, сидевшего на табуретке рядом с большими медными весами и несколькими корзинами. За ним висело большое белое полотнище, закрывавшее то, что находилось дальше.

Джулиан остановился рядом с нею.

На мальчике была не по размеру большая белая мантия; скрещивая ноги, он подтыкал ее повыше, открывая тонкие гетры и бархатные бриджи. При их приближении он просто перевернул страницу книги, лежащей у него на коленях.

Джулиан прочистил горло, но малец лишь поднял палец, продолжая пожирать книгу глазами.

– Здравствуй? – сделала попытку Этта.

Наконец, златовласый ребенок оторвался от книги, и она чуть не рассмеялась при виде его недовольной физиономии. Она хорошо знала, каково это, когда тебя прерывают на середине особенно хорошей страницы.

– Мы идем на торги, нас только двое, – представился ему Джулиан, со стоном наслаждения сваливая рюкзак с плеч.

Это только усилило недовольство мальчика, который слез с табуретки и мотнул головой в сторону весов. Он встал на одну чашу, предоставив им наполнять другую содержимым своих мешков. Этте с Джулианом оставалось только надеяться, что они не ошиблись с весом.

– Откуда нам знать, что ты взвесил сто фунтов? – спросила Этта.

Мальчик кинул на нее сердитый взгляд, качаясь на весах, словно корабль на волне. Этта осознала, что перестала дышать, но вот их чаша опустилась ниже чаши с маленьким нахаленком, и девушка торжествующе выпрямилась. Более чем достаточно.

– О, слава Богу, – Джулиан бросился вперед, отгребая часть золота обратно. – Было бы досадно пустить все это…

– Здравствуйте! Добро пожаловать, мои юные зверушки.

Из-за бледного занавеса проскользнула женщина, мгновенно вновь запахивая его, прежде чем Этта успела разглядеть, что там за ним. Длинные ноги сократили расстояние между ними в два жадных шага: старуха остановилась раздражающе близко к Этте. Ей пришлось подавить желание отступить на шаг назад.

Вместо этого Этта посмотрела женщине в лицо, встречая взгляд темных глаз за серебристой вуалью, закрывающей нижнюю часть лица. Ее пышную фигуру сплошь покрывала шнуровка, сплетаясь в изысканный растительный узор, казалось, вырезанный из самих теней. И, видимо, сочтя случай подходящим, она добавила серебряную с бриллиантами диадему, сидевшую на ее голове рядом волчьих зубов.

Она обменялась взглядом со златовласым мальчишкой, который кивнул в знак подтверждения.

Джулиан слегка качнулся на пятках – как решила Этта, хотел отвесить поклон, но передумал на полпути.

– Доброе утро, мадам. Мы принесли требуемую входную плату.

– Но не больше, – ее кошачьи глаза метнулись от него к Этте.