Странник

– Активный, наблюдаем противника у ориентира три, ведет ответный огонь, пытается двигаться в вашем направлении.

Третий ориентир – отдельный ангар за пожарными прудами, метров триста до него. Понятно, с двух сторон обстрел устроить хотели.

– Вперед! «Красный-два», идем уступом!

– «Красный-один», принял, прием.

Машины вновь рванули с места, чуть разойдясь в стороны. Видно из-за ангаров, как где-то в районе Базы рикошетят трассеры, расцвечивая зеленое небо в ночнике яркими вытянутыми огоньками, убегающими в бесконечность. И другие рикошеты, ближе, под разными углами, улетающие в горизонт, – это от бетона идет, именно такие уходят почти горизонтально.

Подвигал плечами, прикладываясь к пулемету, прикинул, сколько там осталось патронов до того, как надо будет ленту менять. Да не меньше половины коробки пока, пожалуй, а может, даже и больше. Нормально, годится.

Так, где они? Откуда стрельба ведется?

Из-за угла ангара показалась какая-то угловатая темная масса, затем прямо мне навстречу, как мне в тот момент показалось, брызнуло пулеметными трассами. Все стреляли в меня и только в меня, ни в кого больше. Застучало где-то слева, ударило железным в железо, затем рвануло лицо, как собака зубами, а потом сноп искр – и словно молотом в середину груди.

18

Три машины «Грешников» смогли от нас оторваться, в том числе и зашитый со всех сторон стальными листами грузовик, с которого нас обстреляли. Прикрываясь и от нас и от обстрела с терминала строениями, они на максимальной скорости ушли в сторону Улма, отстреливаясь из пулеметов на ходу, а оставшийся за меня Хэнк, командовавший второй машиной, приказал преследование прекратить. Что и правильно, в общем. Я бы тоже приказал, потому что потери мы им нанесли чувствительные, а гоняться за кем-то без уверенности в том, что в засаду не заведут, все же не следует.

Но я узнал об этом позже, после того как пришел в себя и в глаза мои вернулась картинка окружающего мира. Машина в это время неслась к терминалу на полной скорости, а перегнувшийся сверху Дэннис зачем-то тряс меня за плечо и все время что-то кричал. А я его не слышал и все время пытался понять, что надо сделать для того, чтобы просто начать дышать. И еще было больно, но боль была просто ничем против утраченного дыхания.

Меня трясли, и орали, и машина рычала двигателем, и откуда-то непонятно куда стреляли, я видел росчерк трасс в темном небе – кто-то поднял мой ПНВ, может, даже и я, – и при этом никак не мог понять, что происходит и куда меня везут и зачем трясут.

А потом ко мне как-то сразу вернулось дыхание, и стало легче, даже блаженно как-то, и острая боль в груди, и лужа крови под плейт-карриером уже как бы даже и не беспокоили. Дышать – это так хорошо, так прекрасно.

В наш медпункт я уже шел своим ходом, пусть и на заплетающихся ногах, все время норовя свалиться, а кто-то, кажется Джон, я даже и не помню сейчас, поддерживал меня под руку. И окончательно пришел в сознание уже тогда, когда Хелен – наша медсестра или фельдшер, я не знаю чему точно соответствует английское слово nurse в нашей медицинской иерархии, – расстегивала застежки разгрузки. Затем упала на пол разрезанная и пропитавшаяся кровью майка, а я наконец смог посмотреть на себя.

Сначала лицо – большая, сильно кровоточащая рана была на правой скуле, причем даже в зеркало я видел какой-то осколок, застрявший в ней. И текло из нее просто водопадом. Хелен немедленно взялась за эту рану, благоразумно начав с обезболивающего, но боль все равно осталась со мной, пусть и тупая, лишь иногда вспыхивающая искрами, но сразу гаснущая.

– Твой ПНВ в хлам, – сказал Хэнк, показывая сломанный прибор. – Прямо в объектив.

И точно, стекло выбито и выкрошилось, а если бы не прибор, то этот осколок прилетел бы в глаз, наверное, или между глаз.

На груди же у меня было огромное пурпурное пятно, быстро наливающееся опухолью изнутри, а сидевший рядом Хэнк выковырял из-под бронепластины пулеметную пулю, странно согнутую и сплющенную.

– Хорошие у нас пластины, – сказал он, задумчиво ее рассматривая. – Крепкие.

– Да уж точно, – прохрипел я. – А в морду мне рикошет, похоже.

– Кусок пули, – уточнила Хелен, демонстрируя мне в зажиме рваный кусок металла. – На чем-то раскололась – и уже потом в тебя.

Я ничего не сказал, лишь кивнул слабо. Повезло, что тут скажешь. Одна не пробила броню, без сердечника, к счастью моему, а то верхушка моего правого легкого была бы на спинке моего сиденья, наверное. А я – в краях вечной охоты, что на другом конце радуги. А так, кажется, даже ребра не сломало, потеряла она на рикошете часть энергии. Вторая уже на чем-то разлетелась, и мне лишь остатки ее мощи достались, хоть и наградили шрамом на всю жизнь, я думаю. Другое дело, что тянущаяся прямо ко мне нить пулеметной трассы до сих пор стоит перед глазами. Штаны я тогда не испачкал лишь потому, наверное, что просто не успел – быстро вырубился.