Странник по прозвищу Скиф

Эе-ноль-пятый метнулся к окну, а Сарагоса прошествовал на кухню, выбил трубку о край голубой фаянсовой раковины, открыл кран и постоял в задумчивости, глядя, как прозрачная струйка воды смывает пепел. Потом он хмыкнул и, опустив «дельфина» в кисет, снова наполнил его чашечку табаком, аккуратно примял табак пальцем и вернулся в комнату.

Скиф уже находился у окошка, на боевом посту; глаза у него были что два блюдца. Догал, похоже, очухался, хоть выглядел еще бледноватым и сидел на стуле как-то боком, скорчившись, словно бы левая половина тела перетягивала правую. Губы его пока что не обрели былую яркость, но шевелить ими он мог вполне.

Протянув к нему ладонь, на которой уютно устроилась трубка, куратор спросил:

— Попробуем еще разок? Или хватит? Догал помотал головой, жадно втягивая прохладный вечерний воздух.

— Ну, тогда объясни, друг любезный, с каких это пор ты валишься в обморок от табачного дыма? И почему?

— Нам… нельзя… — просипел Догал, пытаясь сесть прямо. — Нельзя… Запах… убивает…

— Кому это — нам? — приподняв бровь, спросил Сарагоса.

— Тем, кому приносят дары… Вот такое… — Рука компаньона потянулась к ярко-красной коробочке. Пальцы его дрожали, но голос звучал вполне внятно.

— Кто приносит?

— Мне — Рваный… Что-то для меня, что-то для других… С Рваным случай свел… еще зимой… Дал он мне пачку, попробовать… Ну, и с тех пор… — Догал смолк.

— Рваный — это тот, со шрамом? — уточнил куратор. Дождавшись утвердительного кивка, он пробурчал: — По виду типичный уголовник. Ну и где же он берет товар?

Губы Догала плотно сомкнулись. Казалось, он даже закусил их, чтобы не проговориться; лицо его закаменело, но в глазах, как заметил куратор, по-прежнему стыл ужас.

Не говоря ни слова, Сарагоса сунул «дельфина» в рот, вытянул из кармана зажигалку, высек огонь. Догал, отстраняясь, слабо пробормотал:

— Не надо, Петр Ильич… не надо.,, я скажу… все равно… — Губы его зашевелились почти беззвучно, но куратор, склонившись, разобрал: — Все равно… я конченый человек… конченый… Уже, собственно, и не человек… так, наполовину зомби…

— И зомби умеют говорить, — жестко сказал Сарагоса. — Выкладывай! У кого этот Рваный берет товар?

— У Хозяина… Ты был прав, Петр Ильич… Товар — от Хозяина… и те, кто на тебя напал… атаракты… тоже от Хозяина…

Куратор кивнул, не спуская пронзительного взгляда с бледной физиономии Догала.

— Это я понимаю: у всякого гнусного товара и у всякой швали есть хозяин. И кто же он?

— Мне неизвестно. Человек… или нечеловек… Связь только через Рваного… Я звоню… звоню какой-то женщине… Она ничего не знает, просто передает… Звоню, и Рваный приходит…

— Черт с ним, с Рваным! — рявкнул Сарагоса. В сером волглом тумане, так долго застилавшем ему глаза, начинали маячить смутные тени. Он еще не видел лиц, не мог разглядеть очертаний фигур, но подсознательно уже ощущал их присутствие, словно всматривался в стаю бесплотных духов, призраков, мельтешивших на грани яви и сна.

— Черт с ним, с Рваным! — повторил он, склоняясь к самому лицу Догала. — Кто Хозяин? Где он?

— Не знаю, Петр Ильич… крест святой, не знаю… Он… оно… это существо… граф Калиостро… где-то под городом обитает… Рваный так говорил… И еще говорил, что писания твои сильно Хозяину не нравятся.

Сарагоса резко выпрямился. Теперь он стоял, возвышаясь надДогалом, словно башня: плечи развернуты, руки скрещены на груди, в глазах охотничий блеск. Скиф, застывший у окна, глядел на него со смесью любопытства и почтительного восхищения.

— Значит, Рваный так говорил… Ну, любезный мой Марк, придется тебе устроить мне встречу с этим Рваным… Или сразу с Хозяином! Позвони, скажи, что, мол, журналист Синельников хочет взять интервью… встретиться, значит, и кое-что обсудить. Насчет осенних лесов, увядших листьев и все такое… Пообщаться с братьями по разуму! Ну, сделаешь?

Догал кивнул, и куратору показалось, что в темных глазах компаньона промелькнула искорка жалости. Промелькнула — и погасла, словно ее и не было. Остались лишь мрачная обреченность и страх.

Крепко же он напуган, подумал Сарагоса. Крепко! Впрочем, могло ли случиться по-иному? Догал был один — одинокий растерявшийся человечек перед смутным ликом чего-то неведомого и ужасного; за ним не стояла мощь Системы, раскинувшей свои бесчисленные щупальца по всем материкам и океанам Земли. Глядя на посеревшее лицо компаньона, Сарагоса процитировал про себя: «Голд», он же «эрмитаж», он же «лувр», он же «прадо», при длительном воздействии приводит к деструкции психики, потере памяти и, в конечном счете, к летальному исходу. Соблюдайте крайнюю осторожность!" Выходит, осторожности-то Догалу и не хватило!

Он сунул в карман трубку, которую все еще сжимал в кулаке, и спросил:

— Ты как Хозяина называешь? Граф Калиостро? А почему? Плечи Догала приподнялись и опустились.

— Как мне еще его звать? Таинственная личность… владыка над душами людскими… Калиостро и есть… или, если хочешь, Шива-Разрушитель… Ариман, Сет, Люцифер, средоточие зла… Зови как угодно!

— Ну и что этому Калиостро надо? Догал снова пожал плечами.