Странник по прозвищу Скиф

Его пальцы скользнули по стене. Странное вещество! Теплое и в то же время прохладное; шероховатое, пористое — и скользкое; твердое и как бы поддающееся нажатию ладони… Орикаст, как называли его в Шардисе; универсальный и почти вечный материал, из коего строили титанические городские купола, причалы, грузовые и пассажирские субмарины, флаеры, орнитоптеры, дамбы… Пожалуй, если не считать уулов, он был единственным шардисским достижением, представлявшим ценность для земной цивилизации. Но хотя Сентябрь и Сингапур не раз привозили образчики орикаста, хотя расшифровка его состава и структуры не представляла для химиков особых проблем, воспроизвести это сияющее чудо не удалось. Специалисты, именовавшие его вспененным алмазом, не могли представить, какие физические процессы загнали атомы водорода в прочнейший углеродный каркас, не ослабив при этом получившийся материал, но сделав его пластичным при сравнительно невысокой температуре и пригодным для обработки. Как понял Скиф из просмотренных позавчера файлов, тайна заключалась не в химическом составе орикаста, а в технологии его производства. Впрочем, и тайны-то никакой не было — в любой из визитов в Шардис не составляло труда откопать нужные сведения в памятных машинах и переписать их в свой серад-уул.

Пожалуй, в скором времени кто-то этим и займется, подумал Скиф. Кто-то — Сентябрь или Сингапур… Но не он! Он, как и обещано Пал Нилычем, пойдет в леса и степи Амм Хаммата… К розовеющим на южном горизонте хребтам, к городу Двадцати Башен… К Сийе!

Вспомнив о ней, он вспомнил и о золотых амм-хамматских рощах с загадочными куполами, о блеске огромных листьев, о деревьях с корой, словно девичья кожа, о запахе… Запах падда ассоциировался со смертельной опасностью, но, когда он выделывал свой лук, все было иначе… Да, иначе! Тогда слабый аромат бодрил, просветлял мысли, вливал энергию… Странно! Запахи от алой пачки, подброшенной Сарагосе, и от духов Ксении тоже казались слабыми, но отнюдь не бодрили. Почему? Он был уверен, что не ошибся и узнал этот сладковатый медвяный аромат, однако чего-то в нем не хватало. Быть может, высоких небес и яркого солнца Амм Хаммата?

Коридор-удав кончился, Скиф вышел на просторную площадку под причудливо изогнутым куполом. С одной стороны в нее впадал десяток тоннелей гостиничного комплекса, с другой вытягивались три цветные дорожки: сиреневая вела вниз, палевая и жемчужно-серая взмывали к городской кровле, к расположенному на километровой высоте шпилю Куу-Каппы. Площадь, украшенная фонтаном — три гончих птицы с полураспахнутыми крылами, — была безлюдной; лишь в дальнем ее конце, рядом с небольшим аппаратом обтекаемых форм, стоял человек. Скиф пригляделся, махнул рукой и зашагал к нему. Фонтан, бесшумно тянувший вверх три прозрачных стебля, осыпал его волосы водяной пылью.

— Вы все-таки пришли, дион Сингар! — В сумраке смуглое лицо серадди напомнило Скифу черты Джамаля. — Вы все-таки пришли! Я начал уже беспокоиться… Что, дионна Ксарин не захотела пить вина?

— Захотела. Только она оказалась крепче, чем мы рассчитывали, — буркнул Скиф и, покосившись на оживленную физиономию Чакары, добавил: — Давайте-ка без дионов, дружище. Вы — Чак, я — Сингар, и хватит. Серадди загадочно улыбнулся.

— Я — Чак, вне всякого сомнения… Но Сингар ли вы? Или только сновидение, пригрезившееся бедному Чаку?

— Дионна Ксарин — тоже сновидение? И ночь, которую вы провели с ней?

— Ночь… ах, эта ночь! — мечтательно протянул серадди. — Прошлой ночью, клянусь милостями Твалы, она показалась мне весьма и весьма вещественной! Вещественной, мой дорогой Сингар, но не совсем натуральной. Вы знаете, — он бросил любопытный взгляд на Скифа, — что у Ксарин фальшивые волосы? Свои, конечно, тоже есть… есть, да… Но совершенно невероятного оттенка!

Скиф, проклиная неосторожность клиентки, пожал плечами.

— Знаю. Мутация или странная игра природы… Ксарин, бедняжка, так стесняется!

— Ну, вспоминая прошлую ночь, я бы этого не сказал, — произнес серадди. Взгляд его вновь подернулся мечтательной поволокой, потом недвусмысленно скользнул по шевелюре Скифа.

— Мои волосы самые натуральные, Чак. Можете подергать. — Скиф наклонил голову.

Негромко рассмеявшись, Чакара коснулся кончиком пальца ноздри, украшенной голубыми жемчужинами, затем хлопнул по сиденью.

— В путь, мой друг! Что же касается волос… Твала-милостивец! В них ли проблема!

«А в чем?» — подумал Скиф, поудобней устраиваясь в мягком креслице. Сиденье, рассчитанное на изящных шардисцев, показалось ему тесноватым; впрочем, и весь аппаратик, напоминавший каноэ на четырех шаровых опорах, был миниатюрен, легок и невесом. Чакара, усевшийся впереди, вставил в прорезь свой серад-уул, поколдовал над крохотной панелькой управления, и каноэ послушно двинулось к сиреневой дорожке.