Странник по прозвищу Скиф

Проверял быстро, тщательно, словно бы экзаменуя сам себя, отвечая на вопросы некой невидимой анкеты: имя, фамилия, адрес, основные факты биографии, события последних дней, задача, с которой его послали в Амм Хаммат, рекомендации и приказы Сарагосы, пароль… Он помнил все; на этот раз, похоже, кладовые памяти не потерпели ущерба, и объяснить это можно было лишь одним: он не терял сознания, а значит, дурные сны не успели овладеть его разумом и душой. Убедившись в этом, Скиф сразу почувствовал себя уверенней; сел и во все глаза уставился на Джамаля.

Торговый князь был облачен в роскошную пижаму цвета нежной зелени, с яркими разводами и золотыми пуговками; если б не босые ноги и щетина на щеках, походил бы он сейчас на Гаруна аль-Рашида, заявившегося по-домашнему в свой гарем, чтобы скрасить ночь с одной из многочисленных одалисок. Волосы у князя были слегка растрепаны, лоб блестел от проступившей испарины, но вид он имел довольный и никоим образом не походил на идиота. На кретина, в беспамятстве пускавшего слюну в медицинском боксе фирмы «Спасение»!

«Отрадный факт», — подумал Скиф; затем встал, утвердился на чуть подрагивающих ногах и произнес:

— Ну?

Любопытное словечко! При случае может означать что угодно: «да» или «нет», согласие либо отрицание, возмущение или восторг, просьбу, решительный вызов или желание стушеваться. Наконец, вопрос; не конкретный, а самого общего свойства — мол, выкладывай, парень! Все выкладывай, до самого донышка!

Судя по лицу Джамаля, ситуацию князь понял верно.

Он хмыкнул, переступил с ноги на ногу, потом пробежался пальцами по золотым пижамным пуговкам, будто пересчитывая их; губы его отвердели, у переносья собрались морщинки, и Скиф вдруг понял, что перед ним стоит сейчас не тот Джамаль, Георгиев сын, с коим довелось ему странствовать по амм-хамматским лесам и равнинам, а некая загадочная личность, неизмеримо более значительная, властная и суровая. Это превращение свершилось словно бы в одну-единственную секунду: был Джамаль — и нет Джамаля. А вместо князя — чужой человек, и душа у него — потемки. Ну, может, не потемки, а тот самый серый туман, о котором толковал Сарагоса…

«Оборотень! Двеллер из серой мглы!» — мелькнуло в голове у Скифа, и рука сама потянулась к лазеру.

Но тут Джамаль заговорил:

— Вижу, сомневаешься, дорогой? Правильно, сомневайся… Сомнение полезно; сомнение — ключ к истине.

— А в чем она? — спросил Скиф, отмечая про себя, что даже интонации у князя изменились: грузинский акцент стал едва заметен, и речь сделалась как бы уверенней и чище.

— Истина — сложная штука, — произнес Джамаль, — и нет одной истины для всех, генацвале. У каждого она своя — у меня и у тебя, у Нилыча и у Доктора. И всякая истина сложна… Какую же ты хочешь знать?

— Твою, князь, твою. Если ты — прежний Джамаль…

— Прежний. — Он кивнул головой и усмехнулся. — Почти весь прежний… ну, не весь, так наполовину. Джамаль, сын Георгия, из рода Саакадзе… может, князь, а может, не князь, но уж во всяком случае не то, что ты обо мне подумал.

— Наполовину… — протянул Скиф. — На одну половину… А на другую?

Джамаль вздохнул и вновь переступил с ноги на ногу.

— На другую — Наблюдатель. Ну, если хочешь — странник и гость… Но не из тех, которых ищет Нилыч. И потому не стоит тебе, дорогой, хвататься за пистолет. Я — союзник, не враг, клянусь могилой матери!

Странник и гость… Голова у Скифа пошла кругом.

— Это какой же могилой ты клянешься? — выдавил он. — Той, что на Марсе? Или в созвездии Ориона?

— Той, что на Южном кладбище, у Пулковских высот, — спокойно ответил Джамаль. — Там моя мама и лежит, рядом с отцом, уже года четыре. А другие… — он сделал паузу, подняв лицо к ясным небесам Амм Хаммата, — другие мои родители еще живы. Надеюсь, что живы, дорогой. Я, видишь ли, немного запутался со временем… Далекий путь, понимаешь? Не с Марса, нет, и не из созвездия Ориона… Дальше! Вах, как далеко!

Вах!

Это восклицание словно вернуло прежнего Джамаля. Скиф перестал нащупывать локтем ребристую рукоятку лучемета; брови его приподнялись, рот недоуменно округлился.

— Не понимаю, — пробормотал он, — не понимаю… Отец и мать на Южном кладбище… а другие дальше Ориона… Ты что же, два раза родился?

— Не два, четыре, — уточнил Джамаль. — Вот видишь, истина, как я сказал, сложна. Не всякий поверит, генацвале. Понял, нет?

Он так точно скопировал интонации Сарагосы, что Скиф невольно рассмеялся. Затем оглядел золотую рощу, сверкавшую метрах в двухстах на фоне изумрудного кедровника, бросил взгляд на холмы, пологими волнами уходившие на восток, в степь, и на горные вершины, что розовели южней, у самого горизонта, поднял глаза к бездонному бирюзовому небу, вдохнул воздух, пронизанный запахами трав и хвои. Он снова был в Амм Хаммате! В прекрасном и диком Амм Хаммате, рядом с Сийей! И рядом с Джамалем… Сийю еще предстояло отыскать, но Джамаль был здесь, на расстоянии протянутой руки. Гость, странник, пришелец, четырежды рожденный — и все-таки Джамаль… Чужой — и близкий…