Странник по прозвищу Скиф

Вероятно, то было мудрое решение. Скиф пребывал в некотором ошеломлении: переход от таинственного ночного полумрака девственной степи к яркому свету земного солнца оказался слишком резким и внезапным. Еще мгновение назад он обнимал нежное девичье тело, прислушивался к негромкому шелесту трав, любовался тремя лунами, мерцавшими в темных небесах; теперь же руки его отягощал плотно набитый рюкзак с торчавшим наружу стволом «АКД», а в глаза били ослепительные солнечные лучи. Джамаль, которого тоже, очевидно, оторвали от весьма приятных занятий, с недоумением моргал и кривился, словно человек, хлебнувший ослиной мочи вместо доброго кахетинского вина. Самым лучшим в такой ситуации было последовать приказу Сарагосы, что путешественники и сделали, обменявшись парой слов. Торговый князь, с сокрушенным видом пощипывая отросшую бородку, направился в свои пещеры Али-Бабы; Скифа дежуривший в тот день Стилет отвез домой, на Гражданку.

Отец был в институте, мать, как всегда, на кухне. Трехдневное отсутствие сына не вызвало у нее вопросов: предполагалось, что он сопровождал груз ценных лекарств не то в Омск, не то в Новосибирск, а может, и в Магадан — Россия велика! Поцеловав Скифа в заросшую светлой щетиной щеку, мать задала обычный вопрос: как там? Услышав, что там все в порядке, что людей на улицах не режут и продукты в той же питерской цене, она довольно кивнула и погнала сына в ванну, а потом — за стол.

Все казалось знакомым и привычным до тошноты. Но, еще смывая с плеч пыль странствий, еще разглядывая свои исцарапанные ступни и пересчитывая синяки, Кирилл вдруг понял, что возврата к прошлому не будет. Прежде всего он больше не ощущал себя Кириллом Карчевым, выпускником истфака, несостоявшимся специалистом по скифам, оттрубившим шесть лет в рядах славного российского спецназа. Не был он и демобилизованным сержантом, пристроившимся на теплое местечко в загадочную и непонятную фирму. И оставалось весьма сомнительным, является ли он вообще одним из восьми миллиардов разумных созданий, населявших в двадцать первом веке планету Земля. Сам он этого не ощущал; казалось, девять дней, проведенных в фэнтриэле Амм Хаммата, перечеркнули все, что было с ним до сих пор, всю его земную жизнь, десятилетия учебы и работы, годы детства, юности и едва подступившую зрелость.

«Кем же ты сделался?» — спросил он самого себя, и ответил: «Скифом, странником по чужим мирам». Они манили его, словно яркий фантом, дрожавший и переливавшийся над серой пустыней обыденности: мир зарослей на берегу неведомой реки, мир ледяных неприветливых гор Ронтара, мир Альбы, куда удалось заглянуть лишь на краткое мгновение, мир Амм Хаммата…

Амм Хаммат! Море, кедровый лес, степь, холмы… низкая трава — зеленый бархат, высокая трава — словно ковер гиганта… золотая роща, сладкий аромат, беспамятство… пламя костра, ночное небо — темный бархат, три луны — как три ярких фонаря, подвешенных в вышине… белые звери, топот копыт, яростный вопль атакующих шинкасов, блеск клинков, грозная песнь амазонок… «У меня нет сердца — лед горных вершин в груди… У меня нет глаз — проблеск молнии мои глаза…» И потом: «Я обещала поучить тебя стрелять, светловолосый… Я буду луком, а ты — стрелой…»

Сийя! Сийя ап'Хенан из Башни Стерегущих Рубежи! Темноглазая мечта, воительница с пепельными кудрями!

Тогда он сказал ей:

«Мне понравится всюду, где будешь ты».

И она спросила:

«Ты повторишь эти слова перед Безмолвными Богами?»

Затем… затем было еще что-то… А, вот так:

«Ты скажешь эти слова и станешь моим мужчиной. Мы будем встречаться, когда три луны поднимаются в небесах, потом расстанемся, потом встретимся вновь… Как сегодня…»

Сегодня! Скиф знал с полной определенностью, что сегодня наступило утро двадцать девятого июля две тысячи пятого года на планете Земля; в небе сияло солнце, а вечером, возможно, выглянет месяц… Один-единственный, ибо другого в этом мире не полагалось. И ночь трех лун он увидит теперь лишь во сне…

Скиф вылез из ванны и уселся за стол, к сосискам, яичнице и кофе. Мать, приписав его угрюмый вид усталости после командировки, не рискнула приставать с расспросами. Он ел, наливаясь злостью, проклиная свой торопливый язык и вурдалака Доктора, выдернувшего их с Джамалем из амм-хамматской степи, словно пару морковок с огорода. Но в чем он мог винить красноглазого экстрасенса? Пароль был назван, а за этим, как и положено, следовало возвращение.

Завтра еще предстоит объясняться с шефом, мрачно подумал он, отправляясь в свою комнату. Эта перспектива тоже не радовала, и Скиф, не желая предаваться горестным раздумьям, постарался уснуть. Вероятно, скитания в лесах и степях Амм Хаммата вымотали его. Он проспал до ужина, а потом — до следующего полудня.

Увы, эта земная ночь, как он и подозревал, не была ночью трех лун! Постель его оставалась холодной, и сердце стыло в тоске одиночества.

* * *