Странница

Город раскинулся, как сказочное кладбище. Ничего, кроме горстки монументов, по сути, памятников забытому искусству и образу жизни. Это была обширная луговина, только вместо травы на ней росли язвы, гималайские кедры и хекматаки между ними пролегали дощатые тротуары, которые можно к ночи затаскивать в сарай, если гулкие шаги прохожих действуют на нервы. Там торчали старые дома первых поселенцев, убогие и тесные, посеревшие от мудрости десятилетий, блестевшие очками цветных стёкол под золотистыми космами пустивших в них корни столетних птичьих гнёзд. Там была аптека, полная обкрученных проволокой стульев с фанерными сиденьями у стойки с газированной водой и незабываемого, отчётливого, стойкого запаха, который когда-то стоял в аптеках, но которого уже нет и в помине. Была там и парикмахерская, а перед ней весь в красных лентах столбик под стеклянным колпаком. И была там бакалейная лавка, пропитавшаяся ароматом фруктов и пыльных ящиков и запахом старухи-армянки, похожим на запах позеленевшего пенни. Городок тонул в тени канадских кедров и спелых лиственных деревьев, никуда не спешил, и где-то в городе была Сеси — та, кто Странствует.

Дядя Джон остановился, купил бутылку апельсинового сока, выпил её, носовым платком утёр лицо, глаза его прыгали вверх-вниз, как дети через прыгалку. Я боюсь, думал он, я боюсь.

Он увидел стайку птичек, рассевшихся в ряд на высоко натянутых телефонных проводах. Не там ли Сеси, не смеётся ли она над ним оттуда, выглядывая через зоркий глаз птицы, перебирая пёрышки и напевая песенку про него? Он заподозрил Индейца в сигарной лавке. Но в этой холодной, вырезанной из дерева, табачного цвета фигуре не было жизни.

Вдалеке, словно сонным воскресным утром, он услышал звон колоколов в долине собственной головы. Он начисто ослеп. Погрузился во тьму. В его обращённом внутрь взоре проплывали белые, искажённые лица.

— Сеси! — закричал он всему и везде. — Я знаю, ты можешь помочь мне! Ну потряси меня как дерево! Сеси!

Слепота прошла. Он весь облился холодным потом, который не высыхал, а растекался, как сироп.

— Я знаю, ты можешь помочь, — сказал он. — Я видел, как несколько лет назад ты помогла кузине Марианне. Десять лет назад, разве не так. — Он стоял, весь напрягшись.

Марианна была девчушкой, неприметной, как крот, волосёнки на её голове— шарике сбивались, словно пучок корешков Марианна болталась в собственной юбке, как язычок в колокольчике, только никогда не звенела при ходьбе, а просто перекатывалась с каблука на каблук Она не отрывала взора от травы и тротуара под ногами, она смотрела вам в подбородок, если вообще различала вас, — и никогда не глядела выше ваших глаз. Её матушка отчаивалась, что Марианна никогда не выйдет замуж или не преуспеет в жизни.

Таким образом, всё зависело от Сеси. Она вошла в Марианну, как ладонь в перчатку.

Марианна запрыгала, забегала, заверещала, её жёлтые глазёнки заблестели. Марианна принялась покачивать юбкой, распустила волосы, и они рассыпались сверкающей накидкой по полуобнажённым плечикам. Марианна с упоением хихикала и звенела, словно развесёлый язычок заливающегося колокольчика своего платья. Марианна выжимала из своего лица целую гамму — робость, задор, интеллект, материнскую радость и любовь.

За Марианной стали бегать парни. Марианна вышла замуж.

Сеси покинула её.

С Марианной разразилась истерика: пропало то, на чём она вся держалась!

Целый день она пролежала пластом. Но привычка теперь уже захватила её. Что— то от Сеси осталось, подобно окаменевшему отпечатку на мягком сланцевом камне, и Марианна начала отслеживать привычки, продумывать их и вспоминать, как это было, когда Сеси находилась в ней, и очень скоро уже снова бегала, и кричала, и хохотала без помощи Сеси — корсет, оживлённый так сказать, памятью!

После этого Марианна зажила полной жизнью.

Стоя перед Индейцем в витрине сигарной лавки и разговаривая с ним, дядя Джон теперь бешено тряс головой. В глазных яблоках проплывали десятки ярких пузырьков, из каждого в него, в самый его мозг, вбуравливались косящие микроскопические глазки.

А вдруг он так и не найдёт Сеси? Вдруг ветры над полями унесли её до самого Элджина? Уж не там ли то место, где она больше всего любила проводить время, в доме умалишённых, притрагиваясь к их умам, перебирая и переворачивая рассыпающиеся конфетти их мыслей?

С силой вырвавшись на волю в послеполуденной дали, огромный металлический свисток вздохнул и раскатился эхом, пар с шипением растёкся по полотну, когда паровоз понёсся через эстакады над долиной, над прохладными реками, через созревшие кукурузные нивы, как палец в напёрсток входя в туннели под аркадами мерцающих блуждающим светом ореховых деревьев. Ужас сковал Джона. А что если Сеси сейчас в будке головы машиниста? Ей нравится гонять на чудовищной машине по всей округе, покуда хватает силы контакта. Рывками дёргать за верёвку гудка, чтобы с пронзительным свистом проноситься через погружённые в ночной сон или дневную дрёму поля и луга.