Он глядел на нее выпучеными глазами и вдруг затопал ногами, как капризный ребенок, и закричал:
— Убью! Из окошка выкину! Сука!
И замахнулся.
Лиза спокойно взяла со стола нож и выставила перед собой.
Она не позволит этому щетинистому ублюдку прикоснуться к себе. Неизвестно, что было в ТОЙ жизни, которую она не помнит, но в ЭТОЙ — не позволит.
Раскрылась дверь комнаты, вышла Настя, равнодушно глянула на нож, на багрового отца в трусах с поднятой рукой. Произнесла с заспанной хрипотцой:
— Опять веселимся?
И проследовала в ванную.
— Да, опять! — закричал ей вслед Игорь. — Опять ты школу проспала! Устроили ее в лучшую гимназию, а она балбесничает! Не хочешь учиться — иди работать!
Настя возникла в двери кухни с криком:
— А я просила в эту гимназию устраивать? Я просила? Я просила? Я просила?
— Тогда иди работай! — кричал отец.
— Сам иди работай! — кричала дочь.
— Как ты со мной разговариваешь?
— А как ты со мной разговариваешь? Сбегу на фиг!
— И сбегай!
— И сбегу! Вот паспорт получу и сбегу!
— Пока восемнадцати нет, никуда не денешься!
— Денусь!
— Не денешься!
— Денусь!
Лизе хотелось закрыть уши.
И ей вдруг почудилось, что кто-то милосердный и впрямь закрыл их, она перестала слышать. Но от этого сделалось еще хуже, еще страшнее.
Это — мой муж? — думала она, глядя на всклокоченного мужлана, истерично разевающего рот, выпятившего пузо и бестолково размахивающего руками…
Это — моя дочь? — думала она, глядя на щенячьи лающего подростка-девочку, сжавшую кулачки, мечущую глупоглазые искры, ноги расставлены, рот гримасничает, выбрасывая слова с невероятной скоростью…
То, чего мы не замечаем в близких людях (и плохое, и хорошее), в чужих нам видится яснее. И Лиза ясно видела, увы, не самое приглядное, ясно, как чужое. Но она ведь понимала, что это — свое, и ей горько становилось от этого. Но одновременно все казалось нелепым, смешным. И хотелось оборвать, прекратить, как-нибудь тоже нелепо и смешно, но не так, как они.
Лиза подошла к решетчатой металлической полке с посудой, спокойно сняла тарелку и, прицелившись, разбила ее о трубу под мойкой.
Отец и дочь разом замолкли и изумленно посмотрели на нее.
Игорь опомнился первым.
— Ты что, сдурела? — заорал он. — Ты с утра мне нервы мотаешь сегодня!
Лиза приветливо улыбнулась ему, взяла вторую тарелку, разбила и ее.
— Перестань! — закричал Игорь.
— Перестану тогда, — пропела Лиза, — когда вы перестанете орать.
И взяла третью тарелку.
Игорь и Настя молчали.
И вдруг Настя рассмеялась. От души. Так звонко, так мило, так хорошо, ясно, чисто, что Лиза не удержалась и подхватила ее смех.
А потом невольно кривой улыбкой ухмыльнулся и Игорь.
— Да, — сказала Настя. — С вами не соскучишься. Ладно, я опаздываю. Мне сегодня ко второму уроку, между прочим!
— Так бы и сказала, — миролюбиво сказал Игорь.
Лиза нашла веник и совок, стала заметать осколки.
— Кстати, — сказала она. — Не ходил бы при дочери в трусах.
— Ты что, совсем? Доконать меня хочешь? Она дочь мне или кто? Или ты фрейдистка совсем?
— Да нет. Просто не совсем чистые они у тебя.
— А я виноват, что у меня совсем чистых нет?
— Постирай.
— Я?
— Ну не я же, — сказала Лиза. Распрямилась и задумчиво сказала: — Неужели я действительно тебе их стирала? И носки?
— А кто же?
— С ума сойти.
И Лиза опять нагнулась.
А Игорь постоял, посопел над ней и отправился в комнату.
Одеваться.
Глава 2
Потом Настя ушла в школу, Игорь сел смотреть телевизор, а Лиза бесцельно кружила. Ей хотелось больше узнать о себе, хотелось расспросить Игоря, но…
— Что ты маешься? — спросил Игорь. — Тебе на курсы к скольки?
Какие-то курсы, подумала Лиза. Как бы впросак не попасть.
— Сегодня отменили.
— Очень приятно. Будем любоваться весь день друг на друга.
— Я тебе настолько надоела?
— Не надо истолковывать буквально! — Он взглянул на часы. — Ладно, пойду из автомата Чукичеву позвоню. Скажу: или решай вопрос сейчас же, или… Или пойду в домоуправление и устроюсь в самом деле дворником!
Он побрился, почистил зубы, надел линялые джинсы, футболку, старые кроссовки и ушел.
Надо бы и ей зубы почистить.
Лиза вошла в ванную. Там в стакане стояло несколько зубных щеток. Какая ее? Эта, широкая и длинная, вряд ли. Она влажная, это его. Эта, модненькая, с гнущейся ручкой, изивистая вся, скорее всего Настина: все лучшее детям. А ее вот эта: просто и элегантно. Ее вкус. Она взяла щетку и вдруг явственно ощутила чувство брезгливости.
Ты с ума сошла? — спросила она себя мысленно. ЭТО ТВОЯ ЩЕТКА. Ты осталась сама собой, только не помнишь этого.
Но пересилить себя не могла: щетка продолжала казаться чужой, не ей принадлежащей. Поколебавшись, Лиза поставила ее в стакан, выдавила пасту на палец и потерла зубы пальцем, прополоскав затем рот. Полоская, почувствовала что-то. Пошевелила языком, нащупывая. Точно. Вылетевшая пломба. И кажется, давно вылетела. Значит, дупло. Пахнет. И тошнота вдруг неудержимо подступила к горлу. Будто чужие зубы вставили ей в рот и она вынуждена терпеть их дурной запах!
Рехнулась, точно рехнулась, думала Лиза. Белье ведь утром надела — и ничего!