Странный Брэворош

Гаврик.

– 

Не на Щорса, а на полковника из кино. Я, может, когда вы-

расту,

полковником

буду!

– 

А

чего

не

генералом?

–

удивился

Гаврик.

– 

Полковник – главнее. Он полком командует. А генерал только

горилку пьет и сало жрёт, – вспомнил чьи-то взрослые разговоры

Глебушка.

– 

Значит, наш батька генерал, – осклабился Гаврик и тут же

схлопотал от

матери подзатыльник.

Эстетка Люська, доев собачью розу, принялась за желтые цветки ноготков.

– 

Чтоб тебя разорвало, – формально отреагировала на ее об-

жорство мамка, и Глебушка успокоился: утро входило в обычное

житейское

русло.

Вскоре мамка, спровадив Люську на выгон, ушла на работу. Она работала няней в колхозных яслях. Глебушка остался под присмотром Гаврика, которому, в принципе, было наплевать на младшего брата. Гаврила усадил Глеба в инвалидную коляску и дал ему огромный шмат белого домашнего хлеба, политого пахучей олией – подсолнечным маслом, пахнувшим солнцем и мамкиными руками. Хлеб он посолил крупной солью. Соль прилипала к про- питанному маслом хлебу, и ее кристаллы переливались синим и белым цветами. Кушать хлеб было жалко: хотелось смотреть на эту игру света бесконечно. Без очков Глебушке было плохо. Весь двор расплывался, как в тумане. Расцветшие яблони, абрикосы, груши и вишни сливались в большое бело-розовое пятно. Но кри- сталлики соли на хлебе были видны очень хорошо. Правда, для того, чтобы их разглядеть, Глебушке пришлось поднести краюшку хлеба прямо к глазам.

– 

Ротом

кушай,

а

не

глазами,

–

наставительно

сказал

Гаврик,

и

сел с учебником географии на свою раскладушку.

Гаврик был хороший. Глебушку, правда, он не особо любил. Про- сто уж больно взрослый был этот Гаврик. И красивый. Он оканчивал одиннадцатый класс. Шел на золотую медаль. Скоро должны были начаться выпускные экзамены, но Гаврик к ним не готовился. Он читал только учебник географии, потому что мечтал стать великим мореплавателем. Мамка говорила, что Гаврик – бабник, что девчата его до добра не доведут: либо какая-нибудь от него забеременеет, либо чей-нибудь батька ему рыло начистит. Глебушка не очень представлял, как это можно от Гаврика забеременеть. Это, как зараз- иться простудой, что ли? Он слышал от взрослых, что заражаются простудой, когда целуются.

– 

Слыш,

Гаврик!

– 

Чего

тебе,

малой?

– 

Ты

с

Галькой

и

Райкой

не

целуйся,

понял?

И

с

Валькой

Ива-

нючкой

тоже.

– 

Чего

это?

–

Гаврик

заложил

страницу

в

учебнике

цветком

вишни и с

интересом посмотрел

на брата.

– 

Позабеременеваете

все

разом,

что

мы

с

мамкой

будем

с

вами

дураками

делать?

– 

Не

боись,

обойдется,

–

как

равному

ответил

ему

Гаврик,

и

снова

открыл

учебник.

– 

Ага,

обойдется!

А

если

Валькин

батька

тебе

рыло

начистит?!

Ты видал, какие у него кулачищи?! Как кувалды!

– 

Я

бегаю

швыдко,

–

успокоил

брата

Гаврик

и

погрузился

в

чтение.

– 

От судьбы не убежишь, – по-матерински вздохнул Глебушка

и, прищурившись,

посмотрел

в сторону

брата.

2.

Вечером, как обычно пьяный, пришел с работы папка. Он зашел в хату и поставил в угол свой портфельчик. Для Глебки было глав- ной загадкой жизни: что же хранится в этом почтенном холщёвом тайнике? Наверно, что-то очень важное и секретное. Какая-нибудь тайна, которую хотят узнать в Америке. Далась ему эта Америка! А, с другой стороны, куда без нее? Она такая гадкая и всегда во всем виноватая. Может, папка носит в своем портфеле разные склянки с травами и мазями, как у бабы Сэклэты, знахарки. Глебушка помнил, как зимой, когда он простыл, мамка приводила ее в хату. Портфеля у бабы Сэклэты не было – была торбочка со склянками. В них хра- нилось что-то страшное. Она тогда раздела Глебку догола, обмазала его чем-то вонючим из своих баночек и долго шептала над ним не- понятные слова. Так долго шептала, что Глебка даже устал и уснул. Сквозь сон он слышал, как знахарка говорила мамке:

– 

Не

плачь,

не

умрет

твой

задохлик.

Поживет

еще.

И

ножки

его

будут ходить, вот попомнишь меня. Не смотри, что он весь – одна

великая

болячка.

Образуется

все.

В

нем

сила

есть

внутри.

Не

знаю,

откуда,

но

сила.

На следующий день Глебушка проснулся здоровым. Будто и не болел никогда. Мамка, радостно причитая, наскоро собрала в

узелок для бабы Сэклэты яиц, масла, свежеиспеченной плачинды – вкусного пирога со сладкой тыквой. Знахарка не велела ей нести подарки прежде, чем сын выздоровеет.

Глебушка никогда не решался заглянуть в папкин портфельчик. Только однажды он незаметно дотронулся до него рукой. Ничего не зазвенело. Значит, нет там никаких склянок, – подумал он тогда. Но что же там есть? Тайна продолжала манить своим невидимым магнитом.

Папка уже было собрался лечь на кровать, но вдруг что-то вспомнил и полез во внутренний карман пиджака:

– 

Вот, окуляры Глебушке принес. Голова сельсовета свои ста-

рые отдал. Святой человек этот Мыкола Григорич, хотя и почти

непьющий

человек.

Папка положил очки на колени Глебушке, не снимая пиджака, упал на кровать и тут же захрапел с присвистом. Мать осторожно сняла с него чёботы, развернула и положила на теплую еще от го- товки печь онучи, задвинула занавеску, заменявшую в хате дверь в комнату, и, обращаясь к сыновьям, негромко сказала:

– 

Повезло нам с папкой. Пьяный – всегда тихий, никогда руки

не поднимет ни

на детей, ни

на жену.

– 

Ни

на

работу,

–

с

ехидцей