Странствие Бальдасара

Ей тринадцать, она старшая из детей, и зовут ее Джакоминетта. Сегодня вечером, пока мы прогуливались по саду, он заговорил со мной о ней, сказав, что она очень красива и что душа ее так же бела, как ее лицо. И добавил внезапно, что, если бы я захотел попросить ее руки, лучше бы мне не слишком медлить, так как предложения подобного рода скоро хлынут потоком. Он громко смеялся при этом, но я еще могу отличить шутку от того, что ею не является. Уверен, что он давно думает об этом и что, как у всякого ловкого купца, в голове у него уже сложился план. Я не юный красавец, о котором мечтают молодые девушки, и мое состояние не идет ни в какое сравнение с его собственным. Но меня зовут Эмбриако, и не сомневаюсь, что он был бы счастлив дать это имя своей дочери. Для него это стало бы даже, как я полагаю, наградой за его каждодневные усилия достичь высших сфер, куда он шаг за шагом стремился всю свою жизнь.

Меня тоже мог порадовать такой союз, если бы не Марта и не ребенок, которого она носит!

Итак, я запрещаю себе жениться из верности женщине, с которой меня уже разлучила жизнь и которая — перед Богом и людьми — остается женой другого!

Знаю, изложенная таким образом, моя позиция кажется неразумной. Но я знаю и то, что таково желание моего сердца, и неразумно было бы идти ему наперекор.

12 апреля.

Грегорио весь этот день был мрачным, подавленным и малоразговорчивым, что настолько шло вразрез с его привычками, что я начал опасаться, не оскорбил ли я его вчера моими не слишком восторженными ответами, когда он говорил мне о своей дочери. Но дело было не в этом. Его беспокоило совсем иное: дошедшие из Марселя слухи о грандиозной битве, которая будто бы готовится французским и голландским флотами против английского.

Прибыв в Геную, я узнал, что французский король объявил Англии войну еще в январе, но говорили, что он сделал это неохотно и только для того, чтобы соблюсти формальности заключенного договора; никто здесь, казалось, не верил, что дело действительно дойдет до военного столкновения. Теперь слухи изменились: говорят уже о настоящей войне, о десятках кораблей с тысячами солдат, которые скоро сойдутся в бою в Северном море; и Грегорио, больше чем кто бы то ни было, обеспокоен этими слухами. У него в этих краях, наверное, семь или восемь кораблей, некоторые даже уже за Лиссабоном, на пути к Брюгге, Антверпену, Амстердаму и Лондону, и все они могут быть арестованы для досмотра или потоплены. Он открылся мне сегодня вечером, и я видел, как он черкал лист бумаги, набрасывая даты, названия, цифры… Он совершенно уничтожен, тогда как при других обстоятельствах он мог бы получить богатую прибыль.

В тот же вечер он спросил меня, не поднимая глаз:

— Как ты думаешь, может, Небеса карают меня за то, что я не соблюдал поста?

— Ты хочешь сказать, что король Франции направил свою флотилию против Англии, потому что стол синьора Грегорио Манджиавакка не был скуден во время поста? Убежден, что величайшие историки завтра же будут гнуть спины над решением этого важного вопроса.

Он смутился на мгновение, а потом раскатисто рассмеялся:

— Вы, Эмбриаччи, никогда не отличались большой набожностью, но Бог вас не оставляет!

Лицо моего хозяина разгладилось, но он ничуть не ободрился — потеря кораблей и груза, если так случится, будет означать лишь одно: счастливая звезда его наконец оставила.

13 апреля.

Слухи смешиваются с достоверными вестями, шумные толки о войне — с гремящей молвой о надвигающемся Апокалипсисе. Генуя проводит в суете и делах день и ложится спать без радости, словно во время чумы. А весна ждет у городских ворот, пока окончится время поста. Цветы еще редки, ночи истекают влажной испариной, глохнет придушенный смех. Что это, моя собственная тревога, чье отражение я наблюдаю в зеркале мира? Или тревога мира, которая отражается в зрачках моих глаз?

Грегорио опять беседовал со мной о своей дочери. Он сказал, что тот, кто женится на ней, станет ему не просто зятем, но сыном. Сыном, которого не захотел даровать ему Бог. Впрочем, этот сын, если бы он был, имел бы над своими сестрами только одно преимущество — в силе. Что же касается тонкого ума и разумной храбрости, Джакоминетта ни в чем ему не уступит, не говоря уж о ее дочерней нежности и благочестии. В общем, он уже свыкся с приговором Провидения, при том, однако, условии, что отсутствие сына будет возмещено ему в тот день, когда его дочери обретут мужей.

Я выслушал эту речь просто как друг, вставляя каждый раз, как он замолкал, обычные благожелательные реплики, но избегая произносить что-нибудь, что могло бы связать меня каким-нибудь обещанием, ничего такого, что могло бы указать на какую-то недосказанность или смущение. Хотя ему и не удалось ничего узнать о моих намерениях, не сомневаюсь, что он станет снова и снова возвращаться к этому разговору.

Стоит ли мне подумать о бегстве?