Странствие Кукши. За тридевять морей

Золота в скрынях меньше, но тоже немало. Из золотых предметов Кукше больше всего понравились узкие запястья и ножные кольца – переплетенные синеглазые змейки. «Наверно, их носила молодая красивая женщина, – думает Кукша. – Тоненькая, как Вада… Скорее всего, ее уже нет на свете… А при жизни она услаждала какого-нибудь старого толстосума-сарацина…»

Кукша, как завороженный, глядит на сокровища, он долго стоит безмолвно, не поворачивая лица к Оскольду, похоже, он лишился дара речи. Тот, кому доводилось бывать в пещерах, где хранятся сокровища, легко его поймет. Оскольд откровенно наслаждается впечатлением, которое произвел своими богатствами на Кукшу. «Кажется, клюнул», – думает он. Наконец, Кукша отводит взор от Оскольдовых укладок.

– Есть что-нибудь стоящее? – усмехаясь, спрашивает Оскольд.

Кукша молчит. «Бедняга, не в силах даже говорить!» – думает Оскольд. Он доволен.

– Бери все, что пожелаешь! – произносит он вслух и, заметив испуг на Кукшином лице, благодушно добавляет: – Я не имею в виду, чтобы ты непременно сразу забрал то, что сможешь сейчас же унести в руках. Реши, что ты хотел бы взять, а возьмешь, когда захочешь. Можешь сперва подумать, выбрать…

– Мне ничего не надо, – тихо отвечает Кукша.

– Конечно, сейчас тебе ничего не надо, – соглашается Оскольд, – ведь тебе даже некуда деть богатство, если оно у тебя появится. Ты можешь жить в моей усадьбе как сын. А если тебе здесь слишком людно, живи у Дира, ты ведь знаешь, он тебя любит и будет тебе вместо отца. Если вздумаешь, поставишь свою усадьбу, где захочешь. И заживешь боярином. Будут у тебя высокие хоромы, сени для пиров, как у самых знатных людей, рабы, рабыни…

– Виноградник, павлины, – сам того не замечая, чуть слышно роняет Кукша, он вдруг ясно видит бронзовый ларчик возле грязных босых ног Андрея Блаженного…

– Что? – переспрашивает Оскольд. Он не расслышал, что там пробормотал Кукша.

– Это я так, – отвечает Кукша. – Я хочу сказать: не нужно мне богатство и не нужна усадьба, ведь я все равно будущим летом отправлюсь…

– Не спеши отправляться, – перебивает его Оскольд, – я еще не все сказал. Мы с тобой породнимся, ты женишься на моей дочери. Когда она подрастет, конечно, – добавляет Оскольд, прочитав недоумение на Кукшином лице. – А пока ты можешь взять любую из моих наложниц. Бери, какая тебе поглянется! Ты ведь знаешь, для тебя мне ничего не жалко!

В великом удивлении Кукша поднимает взор на Оскольда, ростом он поменьше князя и смотрит на него снизу вверх. Породниться с властителем, с князем, с каганом, с царем! Это предел мечтаний для простого воина!

Когда-то подобное предлагал ему Харальд, но Харальд был лукав, и Кукша разумно поступил, что не внял ему. Однако он чувствует, что Оскольд не лукавит.

Велико искушение, а Кукша всего лишь человек, притом самый обыкновенный! Так бывает только в сказке – удачливый юный смерд получает княжну и пол княжества в придачу! И вот он, Кукша, тот самый смерд из сказки! И не надо никого убивать!

Андрей Блаженный ничего не говорил, следует или не следует Кукше становиться княжеским зятем, он только велел выбросить в Пропонтиду ларчик с драгоценностями… Что ж, Кукша и тут уже отказался от сокровищ, предложенных Оскольдом, и снова откажется, если Оскольд заведет о них речь!

Однако вот так, сразу, отказаться от того, чтобы породниться с Оскольдом!.. Храбрый Кукша чувствует страх. Ну, а если согласиться?.. Но его согласие слишком круто изменит его жизнь, в ней не останется места дорогим привычным помыслам. Значит, прощай Домовичи?.. Нет, нельзя очертя голову бросаться в это, надо подумать, крепко подумать. Он так и говорит Оскольду:

– Я благодарен тебе. Но мне надо обдумать твое предложение. Не торопи меня.

Оскольд не торопит. Он не сомневается в Кукшином согласии. Еще не родился глупец, который отказался бы от такого предложения! Но Кукша – это Кукша. Его лучше не торопить.

Глава тринадцатая

ТОЛОКА[158]

Как уже говорилось, в Киевской земле нынче опять засуха, хлеб не уродился, лишь на нивах, защищенных от суховея лесом, да в лощинах есть что собрать. Но наступает пора жатвы и надо убрать хотя бы то, что уродилось. Древний обычай велит, чтобы зажинал князь, первый сноп – это его княжеское дело. В Киеве два князя, так что зажинают оба: один рожь, другой – пшеницу. Зажиночный сноп ржи будет стоять в гриднице у одного, а пшеницы – у другого. Рожь поспела раньше, зажинает князь Оскольд.

Дело у него не очень-то спорится, мечом он орудует искуснее, чем серпом. Он нарезал слишком много стеблей, получилось толсто, и он никак не может связать их. Наконец сноп готов, и Оскольд несет его в Печерьско, в гридницу, за ним с песнями, славящими первый, зажиночный сноп, Дажьбога и князя, следуют жницы. В гриднице, все так же с песнями, зажиночный сноп ставят в покутье, в правый угол у противоположной от двери стены, он же зовется передний или красный угол, и жницы возвращаются на ниву.