Странствия по поводу смерти

Когда она добралась до своего подъезда, то увидела, что он изнутри весь усыпан цементом. Двери квартиры стояли настежь. Оттуда шел механический вой.

Крошка вошла и остолбенела: там были снесены почти все стены. На козлах стоял какой-то мужик, белый как клоун, от лица до ног, и работал дрелью.

Другой такой же артист внизу размешивал раствор в ванне – той самой, хорошо знакомой. По виду это были молдаване.

На вопрос «а где Олег?» они сказали, что такого не знают.

Выяснилось, что их наняла баба, хозяйка квартиры.

Крошка в полном беспамятстве поехала к брату.

Брат через два дня все узнал: Олежа, располагая гендоверенностью, после того как приватизировал квартиру, тут же и продал ее кому-то, а тот – теперешней владелице. Все документы были у нее в порядке. Честная сделка.

Все. Крошка с мамой остались без жилья и без имущества. К себе в двухкомнатную квартиру брат не мог их поселить, жена не соглашалась. То есть она была активно против этой цыганщины и вообще пришла в бешенство, узнав, что у мужа теперь нет ничего!

Крошка поехала к маме за город и там переночевала на полу.

Мамина сестра была огорчена и даже озлоблена.

Ранним утром, перекипев за ночь, она во всем обвинила Крошку.

Ее внуки стояли, все трое, и смотрели, как Крошка хлопает глазами и таращится на матрасе внизу, а их бабушка сверху на нее кричит. Младшая девочка сосала большой палец, целиком засунув его в рот.

Крошка долго собиралась, пила чай (тетка от греха пошла по грибы с детьми), ела хлеб с маслом, потом ее стошнило, и наконец она собралась с силами и на прощанье взяла у бледной, обо всем догадавшейся матери немного денег на дорогу.

И поехала в Москву, там перебралась на другой вокзал и отправилась прямиком в ту ледяную избушку.

«Мало ли, насобираю веток, буду топить», – думала она. Потом сообразила – сырые ветки?

От станции надо было пройти два километра.

Сыпал мелкий дождик. Темнело. Дорога была в лужах, грязь сразу прилипла к босоножкам. Крошка ничего так и не ела. Зато меньше тошнило.

Когда она добралась до дома, то увидела – света во дворце Артема нет.

А ключи лежали в сумке.

Видно, Артем перебрался к новой невесте в Москву.

Вообще-то он ненавидел этот свой дворец как ссыльный каторжанин.

И, между прочим, собирался провести будущую зиму у Крошки. Так-то он ее, видимо, не любил и терпел такое сожительство в надежде переехать в город.

Он, кстати, постоянно ругал сестру, захватившую московскую квартиру после гибели родителей.

Крошка собралась с силами и ключом открыла калитку.

К ней подскочил Бумажка, далматинец Артема, почти полностью белый (как те работяги в ее бывшей квартире). Бумажка обожал Олю. Он ткнулся ей в бок и побежал по своим делам.

Хозяина, кстати, Бумажка не любил.

Артем, который признавал только овчарок, в воспитательных целях сажал его на цепь, оставшуюся после предыдущего, Джерри, и, не обращая внимания на тонкую природу Бумажки, кидал в него камнями, учил нападать по крику «фас!», подставлял руку, на которую было намотано одеяло. Говорил, что тренирует его на злобность. Слишком добрый он ко всем.

Бумажка год назад приблудился к Артему в лесу, потерялся, видно.

Крошка осторожно прошла к дверям.

В подвальном окошке полыхал разными цветами бледный свет и раздавался невольный гогот, как будто кого-то с перерывами щекотали. Богдан, сторож и помощник по дому, смотрел, как обычно, по хозяйскому видаку хозяйскую же порнуху. Все это знали, но поделать ничего было нельзя, у Богдана были все ключи.

Тихо-претихо Крошка открыла дверь, поднялась по лестнице, переоделась в халат Артема, повесила мокрую курточку в ванной на веревку, съела кусок черствого хлеба с остатками масла и выпила горячего чая.

Ванну набирать она не стала, чтобы Богдан ничего не заподозрил. Ходила в носках и на цыпочках.

Так Крошка и пожила несколько дней на хлебе и воде, в тепле и покое.

Однажды вечером Бумажка залился приветливым лаем. У забора фырчало. И во двор заехал артемовский «мерс».

Крошка в этот момент лежала, читала какую-то ерунду на английском.

Она в панике вскочила. Оделась криво-косо.

Спряталась у стены за дверью в надежде, что Артем зайдет и не заметит.

Первым ворвался Богдан с видаком и кассетами. Поставил все на место и бросился вниз.

Артем поднялся, увидел растерянную Крошку, бросил на пол пакеты, схватил ее за плечи, выкрикивая ругательства и повторяя: «А, ты уже с Богданом живешь, сука, в моем доме! Я понял, он выбежал!»

На этом он поднял руку, чтобы ударить.

Крошка быстро сказала: «Я беременна от тебя!»

Он сначала онемел, остановился, а потом завопил:

– От меня? От Богдана! Убью, плиать! Закопаю вообще нах!

Он был пьян.

Вошла его девушка, неся большую сумку продуктов.

– Пусть уходит, б., выброси ее, – сказала она.

– Да ты не знаешь, эта сука беременна! И еще говорит, что от меня.

– Это невозможно, – с кратким смешком ответила девушка. Как-то так страшно она это сказала.

– Убьем ее и закопаем? – с рыданьем крикнул Артем.

– Ты, – ответила она. – Я не участвую. Упаси боже.

– Да ну. Богдан лопатой своей убьет, я его заставлю, он ее точит все время, – сказал, плача, Артем. – И закопает стопудово.