Странствующий дух

Первый термин, который я использовал, чтобы обозначить то, что я чувствую, продвигаясь вперед по неизвестной дороге, — это «путелогия», «путешествология» (французский эквивалент voyage-voyance). Но двигаясь дальше в этом направлении, я ощутил, что этот термин больше определяет суть текстов романтиков: таковы Тик и Новалис, например. Я постарался вообще отойти от типологии «путевых заметок». В пути я открывал не только новые земли, но и новые времена. Наконец, я нашел то, что искал: «книга пути» — вот как этому следует называться! Четвин, один из немногих пытающихся найти новое в контексте современного английского существования, также стремился найти беспрецедентные дороги писательства, в частности, в формировании принципиально нового словаря обозначения явлений. Так вот, Четвин нашел замечательный термин novela de viage, сформированный в испанской среде. Термин действительно обозначает способ писания, принципиально отличающийся от традиции английского романа, впрочем, и от того, что делает сам Четвин.

Моя задача — слияние жанров, вернее даже, для меня важно «сплавить» из них нечто, что спровоцирует встряску сознания и выведет к более широкому образу литературы.

Большая и важная часть работы происходит вне и помимо сочинительства. Вы должны «вживить» себя в мир, олитературив бытие. В противном случае вы увязнете в патетике и придуманности. Есть нечто, что существует до путешествия. Именно это я называю ментальной топографией. А потом путешествие и оформление в виде текста открывают и развивают ментальный пейзаж.

Прочитав мою книгу о путешествии по реке Св. Лаврентия, почему-то именно журналисты всерьез задавались вопросом: является ли это путешествие реальным или символическим? На самом деле и то, и другое. Вдоль берега на возвышенность — по краю стихий — ввысь. Хотя в книге нет столь привычных «картинок с натуры», как это положено в путевых заметках. Жанр, который я измыслил, позволил читателю ясно ощутить реальность дороги, понять текст, достаточно абстрактный по своей форме. Я всегда предпочитал впечатления, пойманные уголком глаза, лобовому подробному описанию. Важен ли при таком подходе выбор конкретного географического места? Для меня — да. На севере «Голубого севера», например, встречаются Восток и Запад; Европа, Америка и Азия встречаются здесь: Америка и Азия смотрят друг на друга через Берингов пролив, а Европа, Азия и Америка собраны вместе узлом Северного полюса. И, по моему мнению, здесь, а не в сутолоке хваленых центров цивилизации, встречаются они духовно.

Я далек от мысли накручивать километраж ради статуса знаменитого путешественника, я не исследую территории по части полезных ископаемых. Я вышел в путь за поэтикой пространства с пустотой в центре. И опять начинается все сначала: поиск ощущения — обретение пустоты — извержение наполненности.

Существует предел знания. За ним лежит неведение, в которое, после знания, необходимо погрузиться ради более глубоких знаний. Череда знания — неведения бесконечна. Что же касается отношения путешествие — словотворчество, то мои «путекниги» не что иное, как движение тела-разума к воплощению, в моем случае — в слове. Это движение путешественника, которое сообщает слову свежесть. Слово же несет ощущение того, что ты на верном пути. Накануне открытия новых горизонтов.