Страшная сказка

Так. Теперь, если нарочно не присматриваться, не разглядишь, что перила сломаны. А кому это надо – топать по мосту тридцать-сорок метров и перила разглядывать? Но вдруг кто-нибудь прислонится – и… Ну, как говорится, судьба такая! Осторожнее надо быть на мостике-то, тем более над бучилом!

Ладно, это сделано. Теперь что? Для всех, для бабки и соседей, Надька сегодня вечером уехала – нет, через полчаса уедет, на восьмичасовой электричке – к Роману. Вот и пусть все продолжают оставаться в заблуждении. Уехала – и уехала. Роман же, не дождавшись ее, конечно, решит, что Надька забыла бурные летние ночи, забыла его поцелуи.

Анфиса слабо усмехнулась. Странно – воспоминание о Романе не наполнило ее душу привычной болью. Только злоба всколыхнулась в душе – мстительная злоба. «Жди, жди свою Надьку! Представляй, как она валяется с кем-то другим под теми же кустами, под которыми валялась с тобой! Тогда узнаешь, каково это: думать о ком-то, изнывать, в то время как он…»

Нет, сейчас не время предаваться глупым мыслям о Романе. Анфиса с беспощадной ясностью осознала, что, убрав с дороги Надьку, не расчистила себе путь к Роману. Даже если бы каким-то чудом он влюбился в нее, она никогда не смогла бы забыть этого жестокого приговора: «Губы как у утопленницы…»

Анфиса снова взглянула на реку. Странное ощущение, будто там, на дне, лежит и Роман. Словно и его она утопила вместе с Надькой!

Анфиса насупилась, злясь на себя. Роман – прошлое. А надо думать о настоящем и будущем. Итак, все уверены, что Надька уехала в город. И следа ее нет в Кармазинке! Но след пока есть. След – ее сумка. Вернее, две сумки, вот эта – с одеждой и другая – забытая в старом сарае. Куда девать одежду? В реку выбросить? Отправить вслед за хозяйкой? Пускай в бучиле наряжается! Но угодишь ли в бучило? Еще всплывет сумка, еще зацепит ее крючком какой-нибудь ненормальный рыболов! Или спрятать где-нибудь в лесу, под выворотнем? А вдруг найдут? Никогда не знаешь, куда занесет городских грибников, вот притащится к участковому какой-нибудь такой чокнутый и заявит: нашел, мол… Конечно, Анфису на мосту никто не видел, то есть хочется верить, что никто, однако вдруг кто-то заметил, как они вместе с Надькой уходили из деревни? Рискованно оставлять сумку в лесу. Вообще говоря, ее надо бы сжечь. Отнести в тот самый сарайчик, где Надька нашла Анфису, и сжечь. Но сумка изрядно промокла. А ждать, пока Надькины шмотки высохнут, у Анфисы нет времени. Да и мало ли кого привлечет пожар, который там придется устроить! Заглянет какая-нибудь соседка, хоть бы и бабка Надькина: «Что это ты, Анфисушка, делаешь, моя голубонька?» – «Да вот утопила вашу внученьку, а теперь ее вещички жгу!»

Очень смешно!

Нет, сумку лучше всего утопить. Анфиса осторожной рысью, поминутно оскальзываясь, понеслась к берегу, набрала в охапку три увесистые, обточенные водой булыги, которые иногда извергала из себя тихая Кармазинка и оставляла на меленьком галечнике, словно напоминая: нрав у тихой, спокойной речки вовсе не такой уж мирный, как кажется на первый взгляд. Бучило было первым проявлением этого прихотливого нрава, камни, невесть откуда возникающие на берегу, – вторым. Так и человек, вдруг подумала Анфиса, так и она сама: живет себе неприметно, терпит насмешки и издевательства, а потом вдруг как взбрыкнет! Кажется, воды не замутит, а вот поди ж ты… В тихом омуте, говорят, черти водятся!

Анфиса слабо улыбнулась: ей было приятно это сравнение с любимой речкой. Так, храня на лице усмешку, она вернулась на мост, нагрузила булыгами сумку и осторожно, балансируя у перил, сбросила ее поближе к сваям. Бучило удовлетворенно булькнуло – словно бы рыгнуло. Анфиса передернулась от этого звука и, как могла быстро, побежала прочь с моста, в деревню.

Пусто, все пусто, все занавешено пеленой ливня. Сельчане боятся промокнуть, сидят по своим норам – вот и славненько! Хорошо, что живут Ососковы чуть не за околицей, только пройти через выгон, перелезть через плетень картофельного поля – и до́ма, вернее, в том самом старом сарае, где недавно нашла Анфису Надька. Лучше бы не находила! Ей же лучше было бы!

Ольга Еремеева

Февраль 2000 года, Нижний Новгород

Тишина наступила в кабинете. Мыльников смотрел на Ольгу, а она смотрела на него, и вдруг ее как ожгло мыслью: какая же она дура, что не предусмотрела последствий своего отказа! Если Мыльников решит арестовать ее прямо сейчас, у нее ведь даже смены белья с собой не припасено, ни зубной щетки, ни кусочка мыла – извините за невольный каламбур, Николай Николаевич. Сухарей, конечно, тоже не насушила, а впрочем, вредно это для зубов – сухари грызть…

Неведомо, о чем думал в это время Мыльников, однако он улыбнулся:

– Не стоит принимать такие важные решения на ночь глядя. Приходите ко мне завтра утром, часиков этак… в восемь. И мы все с вами решим.