Страшное дело. Тайна угрюмого дома

– Простите, господин следователь, но, не получив на этот предмет ваших инструкций ранее, я, как представитель известной врачебной инстанции, не считал это для себя обязательным… Наше дело врачевать недуг, а не выводить из его симптомов какие-либо юридические заключения…

«Шельма!» – подумал Сурков, а вслух сказал:

– Все это так, но в таком случае скажите, пожалуйста, называл он при вас имена Ивана Трофимовича или какой-то Марьюшки?

– Положительно не помню, господин следователь… У нас так много в каждой камере слышишь этих бессвязных слов, что в конце концов перестаешь к ним прислушиваться.

Следователь пожал плечами, еще раз пристально взглянул на фельдшера и, записав что-то, вышел из палаты. Он, конечно, не видел, как осветила за его спиной улыбка лицо фельдшера, иначе бы сильно задумался над ее значением.

Трактир «Беседа»

Орган гудит так громко, что на улице по тихой санной дороге далеко слышны его звуки, несмотря на двойные рамы больших аркообразных окон. Трактир помещается на углу двух людных улиц, вблизи моста, перекинутого через Фонтанку, и совсем неподалеку от угрюмого здания N-ской больницы. На «чистой» половине, около одного из столов, покрытого запятнанной скатертью, за бутылкой пива сидел знакомый уже вам фельдшер.

Было около десяти часов вечера. Трактир был переполнен посетителями в одежде самого разного образца. Тут были и купеческие кафтаны, и потертые модные визитки, и женщины в платках, и женщины в шляпках. Иные громко смеялись, другие тихо разговаривали со своими собутыльниками, искоса поглядывая по сторонам, словно опасаясь, что кто-нибудь из окружающих подслушает таинственно сообщаемое ими.

Вообще трактир и его посетители выглядели очень подозрительно. Это был сброд темных личностей, самых странных типов. Даже буфетчик имел подозрительную физиономию и бог весть по каким причинам не возбуждал ею должной бдительности охранителей порядка.

Фельдшер Онуфрий Иванович потребовал себе уже вторую бутылку пива и все справлялся со своими серебряными часами, иногда делая едва уловимый знак удивления губами и легким покачиванием головы. Засаленный мундир его распахнулся шире обыкновенного, и из-под грязной жилетки виднелась неопрятная рубаха. Часы показывали одиннадцать.

– Не идет, черт его подрал бы!.. Что это значит? – пробормотал Онуфрий Иванович, но в это время он поднял голову, и все черты лица его приняли то выражение, какое обыкновенно бывает у людей при неожиданной встрече с хорошим старым знакомым. Протискиваясь между сплошь занятых столиков, к нему подходил приличный человек купеческого вида, с множеством колец на пухлых руках. Весь путь его сопровождали усиленные поклоны лакеев.

– Что так поздновато, Иван Трофимович? – тихо спросил Онуфрий Иванович.

Иван Трофимович сделал какой-то знак одним глазом и движением губ, очевидно для того, чтобы фельдшер оставил вопрос втуне.

– Дай-ка сюда графинчик! – повернулся он к юлившему около лакею, более для того, чтобы избавиться от его присутствия, чем с целью наслаждаться содержимым заказанной посуды.

Когда лакей отошел, он сказал Онуфрию Ивановичу:

– Дела, братец, задержали… Ноне такие дела стали, что и не говори. Ребята забрали себе в голову, что я обработал в единственности какое-то хорошее дельце, и так и лезут на меня… так и лезут… Я сейчас оттуда…

– Откуда? От «ворот»?

– Да, еле-еле ребят успокоил… Дело, видишь, в чем: у ростовщика-то… Да ну, это потом… Ты зачем вызвал-то меня?

– По важному делу!

– А по какому?

– Кириллыч у меня в отделении лежит.

Лицо Ивана Трофимовича дрогнуло, как от укола.

– Ты что?!

– Лежит.

Фельдшер пристально поглядел на своего собеседника:

– И что же?

– Да ничего. Белая горячка, и только.

Лицо Ивана Трофимовича приняло более спокойное выражение.

– Вот тебе и на! – сказал он. – А я думал, что он пропал бесследно…

– Тобой все бредит, – сказал фельдшер, – все бьет тебя… Кто ни подойдет, во всяком тебя видит…

– Несуразный человек!.. Сам порешил, а потом и на попятный, сам свою потаскушку продал для дела, сам указал ведь, как и поймать ее, а потом и на попятный… Да ты расскажи, откуда его доставили к вам?…

– Да из соседнего дома, где жила его дочь… Дом этот, ты знаешь, ведь похож как две капли на тот, что рядом… Ну, он и забрался туда, вместо второго…

– Что же, к дочери, что ли, шел?

– Должно быть, так…

– Да ведь сам же он получил деньги от нас, за то чтобы ее для картинности убить, потому что так нам, как ты знаешь, нужно… Ведь ты знаешь?…

– Знаю… Ну, да болезнь! Что поделаешь… Припадок белой горячки! Тут уж человек ничего сообразить не может. Он живет галлюцинациями…

– Чем это? – серьезно осведомился Иван Трофимович.

– Галлюцинациями, – повторил фельдшер и объяснил, что значит это слово.

Иван Трофимович задумчиво покачал головой.

– Как бы, брат Онуфрий, он не выдал нас своими цинациями-то.

– Ну, выдать-то он никого не выдаст, потому что бред пьяного и сумасшедшего не принимается в расчет, а, конечно, опасно немножко, в особенности теперь, когда уже у койки его был следователь.

Лицо Ивана Трофимовича опять вздрогнуло:

– Что ты? Разве?…