Страшное

Когда они скрылись за дверью -- в Лелиной комнате снова повисла прежняя, тяжелая тишина. Ни от кого не скрылось последнее выражение лица барона и страх Валентины Павловны. Леля тихонько хрустнула пальцами. Трузин мрачно наливал себе ликер и пил одну рюмку за другой, точно боялся, что скоро придется отсюда уйти и ликер останется недопитым. Боба, встревоженный, вскочил с места, прошел до середины комнаты и остановился, растерянно глядя на всех...

Из третьей комнаты долетал гул негромкого разговора; несколько раз он обрывался и с минуту ничего не было слышно, потом опять возобновлялся, не повышаясь, давая впечатление совершенно мирной беседы. Вдруг раздался негромкий, короткий вскрик и за ним -- три отрывистых удара, похожих на звуки пощечин. Леля и Трузин переглянулись вопросительно-испуганно; Боба инстинктивно закрыл себе уши.

-- Он ее бьет! -- в ужасе прошептала Леля.

В лице Бобы вдруг появилось несвойственное ему выражение возмущения. Он весь дрожал.

-- Я не могу допустить, чтобы в моем присутствии били женщину!.. -- сказал он, чуть не плача, срывающимся от волнения голосом.

-- Ни с места! -- шепотом прикрикнул на него Трузин! -- Не мешайтесь не в свое дело!..

-- Да как? Почему?.. -- возмущался Боба, весь красный, потрясая кулаками: -- Это же не-не-невозможно!..

-- Во-первых, -- спокойно сказал Трузин: -- это происходит не в вашем присутствии, а во-вторых -- еще неизвестно, бьют ли -- и кто кого...

Боба снова закрыл уши руками, -- но это было уже не нужно, потому что ничего больше не было слышно: не доносился и гул разговора. Вся квартира точно до потолков наполнилась водой и глухо, густо молчала...

В коридоре послышались тяжелые, мерные шаги барона. Он вошел с Жоржиком на руках; мальчик был в одной рубашонке, с голыми до колен худенькими ножками. Лицо у барона было спокойное, немного бледное; он сказал, обращаясь к Леле, с кривой усмешкой:

-- Возьмите Жоржа. Я Вальку убил...

Леля удивленно подняла брови, не поняв сразу, что он сказал. Боба раскрыл рот, не зная, всерьез принять его слова или в шутку. Трузин добродушно сказал:

-- Ну, полно, барон...

Барон молча пожал плечами...

Он посадил Жоржика на диван, сел и сам, вынул из бокового кармана смокинга серебряный портсигар и закурил папиросу. Он был совершенно спокоен...

У Жоржика же лицо было белое, как бумага; он смотрел на отца широко раскрытыми, недоумевающими глазами, и все его маленькое, тщедушное тельце дрожало, как в лихорадочном ознобе...

Трузин, все еще не веря и смеясь, вышел из комнаты; пройдя длинный коридор до конца, он осторожно заглянул в последнюю дверь. Там никого не было, стояла странная, жуткая тишина. Он вошел.

Первое, что ему бросилось в глаза это -- кровь на белой шелковой блузке на груди молодой женщины -- два больших, влажных, красных пятна, одно -- от ключицы до подмышки, другое -- на левой груди. Убитая сидела, свесив ноги наружу, в шкафу, остававшемся раскрытым еще, вероятно, с утра, когда она примеряла платья; одной рукой она держалась за дверцу, как будто пыталась и не успела закрыться ею от убийцы. Нетрудно было представить, как она, увидев в руке барона оружие, заметалась в ужасе по комнате, ища куда бы спрятаться, и, обезумев от страха, бросилась к шкафу, где ее и настигли револьверные пули. Но ее лицо, склоненное к плечу, как и за десять минут до этого, когда она кокетливо грозила барону пальцем, было спокойно и прекрасно; только в странно изогнувшихся губах чувствовалась последняя, застывшая на них, тяжкая скорбь смерти...

Трузин закрыл глаза рукой и прошел назад. Он вошел в Лелину комнату, быстро крестясь дрожащей рукой. Леля и Боба вопросительно обернулись к нему; он с недоумением посмотрел на них и развел руками.

-- Кончено... -- сказал он каким-то не своим, глухим голосом.

Леля судорожно стиснула пальцы и зубы, чтобы не закричать от охватившего ее страха. Боба вдруг захихикал, но так странно, что нельзя было понять -- плачет он или смеется. И все лицо у него конвульсивно дергалось, точно он нарочно строил самые идиотские гримасы. Барон продолжал курить...

Вдруг раздался тоненький, дрожащий голосок Жоржика:

-- У мамочки тут кровь... Ей, наверно, очень больно. Да?..

Ему никто не ответил...

----------------------------------------------------

Впервые: журнал "Пробуждение", 1909 г.

Исходник здесь:

Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.