Страсть тайная. Тютчев

Ударили в лицо всплески огня. Только краешком глаза успел заметить пламя из неприятельских стволов, и заслонились они чем-то плотным, возникшим перед ним. И следом оглушающий треск в ушах: «Та-та, трах!..»

Что-то тяжёлое падает Бирилёву на грудь, сбивает с ног. Шевченко! Игнат! Что с ним?

Бирилёв упал на колени, разорвал матросскую рубаху — кровь.

И доходит до сознания, прожигает всего с головы до пят: «Он заслонил меня от залпа, спас от пуль. Он не пожалел своей жизни, чтобы спасти меня...»

Матросы поднимают тело Шевченко, помогают встать лейтенанту...

Медленно движутся стены и потолок. И так же медленно останавливают своё кружение.

Никто не ответит ему на главный, мучительный вопрос: зачем Игнат тогда?.. Наверное, никто никогда не ответит...

   — Ну-с, чему обязан? — прерывает видения Бирилёва голос Боткина. — Кто мой пациент? Не вы ли, очаровательная Мария Фёдоровна?

   — Благодарю, пока не я, — старается улыбнуться Мари и говорит о цели визита.

Боткин подносит к глазам пенсне, просит Николая Алексеевича рассказать о симптомах, а сам в это время быстро ощупывает затылочную кость Бирилёва.

   — Не больно? А так?.. Нет, нет, вы сидите спокойно, дайте мне как следует потрогать это место...

   — Простите, но этого не может быть! — вдруг изумлённо произносит Бирилёв. — Прошло десять лет после контузии. Неужели это она, та картечная пуля?

Севастополь... Шестое мая пятьдесят пятого года... Бирилёв, уже капитан-лейтенант, пожалованный званием флигель-адъютанта свиты императора, назначен заведовать аванпостами против Зелёной горы. Там — сильно укреплённые позиции неприятеля, которые следует атаковать предстоящей ночью.

Вышел на разведку, чтобы лучше изучить местность, выбрать удобные подходы, и вдруг рядом разорвался снаряд. Отбросило взрывной волной, ни один осколок не зацепил. Только тупо ударило в затылок. Когда пришёл в себя, рядом с фуражкой, лежащей на земле, увидел круглую, размером с вишенку, картечную пулю. И опять потерял сознание. Очнулся только на госпитальной койке, куда его на шинели принесли друзья-матросы.

В госпитале — до конца июля, а затем трёхмесячное лечение за границей, на курорте в Висбадене. И снова — служба. Так неужели через десять лет та круглая маленькая пуля опять догнала его, уже забывшего и о ней самой, и о том далёком дне?..

   — Неужели это она, та пуля? — повторяет Бирилёв.

   — Пока ничего определённого сказать не могу, — разводит руками Боткин. — Я сам полагал, что вы счастливо выкарабкались тогда из объятий смерти. Всё это так. Но — не скрою от вас — иногда рецидивы контузий возникают спустя многие годы. Поэтому мой совет — немедленно отпуск. Да, отпуск, по крайней мере на полгода или даже год. Спокойная, без напряжения жизнь в деревне.

Доктор быстро написал рецепт.

   — Если болезнь обострится, принимать йод. Надеюсь, ваше состояние скоро придёт в норму — и тогда, уверен, мы продолжим наши крымские воспоминания не в этом кабинете, а в более непринуждённой обстановке...

Когда простились и Сергей Петрович уже проводил Бирилёвых до выхода, Мари остановилась:

   — Извини, Николенька, я забыла у Сергея Петровича свою сумочку.

Она вернулась в кабинет и, глядя прямо в глаза Боткину, спросила:

   — Это серьёзно?

Боткин только на мгновение задумался, потом широко улыбнулся:

   — Ну что вы, Мария Фёдоровна! Не волнуйтесь, пожалуйста. Покой — лучший лекарь. Надеюсь, всё обойдётся. Но помните, я всегда к услугам Николая Алексеевича. Нельзя и думать, чтобы такого человека мы отдали болезни...

18

5 июля 1865 года управляющий морским министерством адмирал Краббе подписал приказ о предоставлении Бирилёву отпуска по болезни на одиннадцать месяцев для излечения внутри империи и за границей с сохранением содержания и единовременной выплатой одной тысячи рублей серебром. Кроме того, Николай Карлович — эмоциональный до экстравагантности, лишённый и намёка на официальную сухость — к нему в любой момент можно было входить без доклада не только офицерам, но даже курьерам и вестовым, — не поскупился и выдал из министерской казны ещё триста золотых, как он выразился, «на табак».

Уложились быстро и вскоре в семейном вагоне отбыли из Петербурга в Москву, чтобы оттуда проследовать в Овстуг.

Вместе с Бирилёвыми отправились Дима и Ваня, которые очень подружились со своим новым родственником и были без ума от его морских рассказов.

Николай Алексеевич в первый же день появления в петербургском доме Тютчевых подарил братьям Мари доспехи японских самураев, огромные ракушки, ещё хранящие шум океана, если их поднести близко к уху, и много других экзотических вещей.

Это были остатки огромной коллекции, которую Бирилёв с командою своего корабля собрал в плавании к берегам Японии, а затем преподнёс в дар Академии наук, за что получил от учёных благодарность.

Смотреть коллекцию ходили все вместе в кунсткамеру на Васильевский остров.