Страсть тайная. Тютчев

   — Какой ты молодец, Ванюша! — Мари взяла брата под руку. — Ты будешь служить в суде, каждый день заботиться о том, чтобы ограждать людей от несправедливости. Это ведь так важно — защищать правду! Право, я завидую тебе!

Иван остановился.

   — Мари, но ведь ты сама немало делаешь нужного людям. Взять хотя бы Николая. Я знаю, как тебе нелегко, мучительно нелегко. Однако если бы не твоё участие, твоя помощь...

«Сказать ему или не сказать? — заколебалась Мари. — Об этом я ещё не говорила даже с Николенькой и мама. Не надо торопить события. Однако Ванюша меня поймёт более других — он сам только начинает служить добру. К тому же завтра он уедет и я его, наверное, не скоро увижу. А это так важно для меня — почувствовать его поддержку...»

   — Ванюша, — решилась она, — ты не будешь смеяться надо мной? Я скажу пока тебе одному: я решила изучить медицину. Знать её так, чтобы помогать не одному Николеньке, но всем, кому это будет нужно.

В доме зажгли лампы и свечи. На песчаные дорожки легли полосы света из окон, блёстками вспыхнули листья деревьев аллеи. Лицо брата, освещённое из окна, было хорошо видно Мари. Она заметила, как оно вдруг стало напряжённо-серьёзным, а затем словно озарилось не светом со стороны, а как бы осветилось изнутри.

   — Мари, родная моя! — Иван взял руку сестры и горячо её пожал. — Я знаю: ты самая умная, добрая и самая храбрая из тех, кого я встречал на земле. Только... Только ты ведь знаешь: в России женщин не готовят на врачей, их не обучают ни в университетах, ни в училищах.

   — Я об этом знаю. Но мне обещал свою помощь Боткин.

После визита Бирилёвых Сергей Петрович Боткин сразу же понял, что перед ним сложный и тяжёлый случай. Ещё на театре военных действий в Крыму, в самом начале своей врачебной практики, он встретился с десятками офицеров и солдат, у которых пулей или осколком оказалась нарушена мозговая деятельность. Многие из них сразу же становились инвалидами, у других парализация на время отходила, чтобы через какое-то время навалиться вновь. Но случалось и так, как произошло с Бирилёвым, — последствия контузии в голову обнаруживались спустя несколько лет после войны. Болезнь давала о себе знать сначала головными болями, затем прогрессировала и, выражаясь с каждым разом во всё более тяжёлых приступах, приводила к постоянному параличу, а чаще — к смерти.

Однако строгих закономерностей в течении болезни не было. Её проявление, а главное, конечный исход зависели и от того, на какой стадии болезнь эта обнаружена, и от интенсивности лечения, и — главное — от характера нарушения самой мозговой деятельности.

Как определил Боткин, рецидив контузии у Бирилёва был обнаружен, вероятно, в самой начальной стадии, и вследствие этого своевременно было назначено лечение. Но, насколько серьёзна и опасна причина самой болезни, иными словами, как глубоко поражены сосуды мозга и нервная система, — решить всё это могло лишь время.

Сергей Петрович не просто из вежливости, вернее, из врачебной этики в первый же день уверенно сказал Марии Фёдоровне, что он не намерен отдавать болезни такого человека, как Николай Алексеевич. Но в то же самое время, исходя из этой же самой врачебной этики, он всё же скрыл тогда от неё действительные размеры опасности, которые могут угрожать больному.

У Сергея Петровича, искусного врача и сердечного человека, было правило: никогда не волновать больных и их родственников. Он убеждённо полагал, что покой, уверенность в лучшем исходе — такой же, если подчас не лучший союзник для больного, чем сама медицина. Кроме того, по-человечески Сергей Петрович опасался за Марию Фёдоровну. Диагноз болезни и её возможные последствия, полагал врач, могут быть тяжело ею восприняты.

В мужестве своего пациента Боткин не ошибся. Он с восхищением отмечал, как Николай Алексеевич боролся с болезнью. Вот третьего или четвёртого дня он ещё едва был способен пошевелить рукой или ногой, но, встав с постели, тут же начинал заниматься гимнастикой или садился в седло. Массажи, ванны, все другие возможные способы восстановления двигательных функций Бирилёв принимал как первейшую необходимость, и они, эти способы лечения, вместе с его волей к выздоровлению подчас заметно влияли на ход болезни, приостанавливали её.

Однако что более всего поразило и несказанно восхитило Сергея Петровича, это поведение Марии Фёдоровны. Врач убедился не только в стойкости и твёрдости её характера, в способности, не опуская рук, ухаживать за больным мужем, но и отметил редкое умение так выполнять все его предписания, как это мог бы делать человек, специально подготовленный.

Такие качества он уже однажды наблюдал в Крыму у медицинских сестёр — сподвижниц Пирогова. Русские женщины, отправившиеся в осаждённый Севастополь, показали, как много они способны сделать для помощи раненым солдатам и офицерам. Они работали на перевязочных пунктах, в операционных, выносили на себе раненых с поля боя. И всё это под огнём неприятеля, в самом пекле.