Страсти Евы

- За каждым наемником стоит «серый кардинал». И в том случае, если фантом не пытался дезориентировать меня басней об F-вирусе, что вероятнее всего, изначально он был натаскан на мою голову. Кто-то очень сильно рвется во власть, раз желает мне смерти.

- Кто же может подсидеть вас?

Гавриил Германович поднимает на меня серьезный взгляд:

- В случае смерти Наследника бразды правления переходят к следующему члену его рода. В случае отсутствия прямых родственников, как у меня, Наследник выбирается методом голосования в Совете. Родственные связи во многих правящих родах весьма обширные… Кем бы ни был «серый кардинал», он будет мертв.

У меня кровь стынет в жилах. В немом изумлении я таращусь на проклевывающийся в утреннем зареве огненный круг. Снизу доносится музыкальный фон: заглушенные басы, задорные крики ди-джея и вопли разогретой убойным зельем публики. С реки поднимаются туман и сырость. Рассвет наплывает на город, расширяя видимые границы горизонта. Из мрачного ночного величия рождается туманное утро. Зловещие бронзовые скульптуры мифических существ на черепичных крышах приобретают безобидные очертания. Концы старинных арочных мостов утопают в молочной зефирообразной субстанции. По улицам просыпающегося города тянутся одинокие автомобили и редкие силуэты бредущих на работу людей. На набережной в экипаже девятнадцатого века, запряженном четверкой гнедых лошадей, прикорнул извозчик, ожидая требующих продолжения банкета романтиков.

- Я впервые встречаю рассвет в таком сказочном месте, - вторгаюсь я в церемонию пробуждения и преображения земли к новому дню. - Я вообще впервые встречаю рассвет… А вы часто приходите сюда один?

Гавриил Германович всецело поглощен видом восходящего солонца и не замечает моего обращения. Я не сдерживаю сентиментальную улыбку. Окутанный безмятежностью, умиротворенностью и легкой грустью, он похож на белый холст художника, лишенный всех фальшивых красок. Даже беспокойство и напряжение почти сошло с его лица. Любоваться им я могла бы вечно, но он обращает на меня рассеянный взор.

- Извините, я болтаю лишнее, - стыдливо моргаю я. - Просто вы сами сказали, что приходите сюда, когда хотите побыть один.

- Я никогда не привожу сюда девушек, если речь об этом, - он еле заметно улыбается, но улыбка безмерно печальная. - Ты первая, Ева, с кем я поделился своим одиночеством.

Я резко вздыхаю полной грудью, поскольку ворвавшаяся в энергетическое поле пражского утра фраза поражает многогранностью слова «одиночество». Я и не предполагала, что одиночество такого красивого энергичного мужчины имеет столько оттенков. Гавриил Германович - мегаполис, пульсирующий горящими лампочками миллионов одиноких сердец: миллиарды киловатт света, а тепла нет.

- Бертон удачно подметил, что в одиночестве человек либо святой, либо дьявол, - как-то уж очень скорбно цитирует он. - Временами нужно вспоминать, какой из двух путей выбрал ты.

У меня щемит в груди, потому что его напряжение и беспокойство в глазах снова на своих местах.

- Спасибо вам, что не дали мне уехать домой. Спасибо, что позволили встретить свой первый рассвет с вами.

Наши взгляды встречаются, но момент идиллии растворяется во времени слишком быстро. Гавриил Германович элегантно стряхивает часы на запястье и бросает на циферблат короткий взор, затем ерошит волосы, чтобы взбодриться. Я прилипла к нему взглядом, впитывая, как губка, мгновения настоящего Гавриила Германовича. Запечатлена извечная тень в глазах и жесты рук: малозаметные, но такие родные.

- Пожалуй, пора домой, - так и оставляет он без внимания мои слова.

Словно выныривая из омута, я киваю и неожиданно чувствую боль в затылке, на глаза наворачиваются незваные слезы. Откуда-то издалека мне слышится голос сердца: «Воронцова, ты по уши влюблена в него!»

- Ты в порядке? - хмурится Гавриил Германович, помогая мне встать с качелей.

«Нет, определенно не в порядке!» - я окончательно расклеиваюсь от его преисполненных заботой жестов и встряхиваю головой, упрашивая Небеса, чтобы неуправляемые слезы перестали жечь глаза.

Покидаю крышу здания я с прежним Гавриилом Германовичем, одетым в привычные непробиваемые доспехи. Полное ощущение, что момент истины и вовсе был игрой света и теней предрассветной дымчатой вуали. Больше не держась за руки, мы спускаемся в вип-комнату, которая теперь похожа на театральные подмостки после феерической премьеры. Поднос с коктейлями опустошен. Юля с Владом находятся на кровати для мистерий и, вы только поглядите, ведут борьбу на шахматном поле. На полу валяются разодранные цветастые коктейльные зонтики с черно-белыми шахматными фигурками, наказными столь вульгарным образом за проигрыши мудрых комбинаторов.

Гавриил Германович изъявляет желание довезти нас с Юлей до дома, поэтому я отдаю Владу ключи от «жучка». На подземной парковке среди дюжины машин сверкает хромированными дисками черный «Хаммер». В салоне прохладно, и если за долгую ночь одеколон Гавриила Германовича выветрился, то гладкая кожа сидений сохранила в себе чарующие нотки.