Я соединяю наши руки и с любовью высматриваю на его коже проступившие вены и порозовевшие от холода мелкие зарубцевавшиеся порезы.
- Позволь мне помочь тебе побороть теней прошлого. Можно… я коснусь твоего лица?
Через силу Гавриил подносит мою ладонь к своему изъяну на лице.
- Ни одной женщине я не позволял дотрагиваться до лица, - мрачно сообщает он. - Раньше так делала эта сука со своими приятельницами, когда они напивались. Ламия всячески измывалась надо мной, говоря, что я больше похож на белокурую Габриэлу, чем на мальчика. Вначале я жаловался отцу, но лживая тварь утверждала, что я все выдумываю. Отец верил ей и бил меня розгами. Ад в моей жизни начался уже с пеленок…
Он ненадолго замолкает, зажимая пальцами переносицу - словно бы собираясь с силами, чтобы придать огласке самые потаенные мысли, терзающие его душу.
- Единственной для меня отрадой в детстве оставалась учеба и живопись. Но и этого было мало Ламии. Она решила запретить мне рисовать. На тот момент у меня уже стали проявляться разные влияния. Я пригрозил ей фирменным кнутом, если она не закроет свой поганый рот. В ответ чертова тварь закричала, что такого неблагодарного ублюдка, как я, тоже нужно было сбросить с лестницы. Как выяснилось, моя матушка не разбилась в автокатастрофе. Они с отцом сбросили ее с лестницы. Решив отомстить за матушку, я взял кнут и хлестал эту суку до тех пор, пока не сбежалась обслуга. В тот день я разорвал все отношения с отцом, отказался от его денег и стал жить самостоятельной жизнью. Позже я выкупил у него матушкино имение.
- Какой кошмар… - в ужасе зажимаю я себе рот ладонью.
Так вот значит, откуда это:
- Сними оберег, детка, я уберу увечье с твоего плечика, - раскаянно шепчет Гавриил, не переставая водить подушечками моих пальцев по рубцу на своем лице.
Интуиция мне подсказывает, что он все глубже проникается теплом моих рук - они его успокаивают.
- Оставь как есть, - прижимаю я его свободную руку к своему посиневшему укусу. - Я же знаю, что ты не хочешь убирать «клеймо собственности».
- Я намерено пометил тебя, Ева, - без ложного сожаления прикрывает веки Гавриил, несомненно, сражаясь с внутренними демонами, но я прерываю его самоистязающее покаяние поцелуем в шрам на скуле.
- С этого момента мы с тобой соединены, - объясняю я ему свои действия. - Ты открылся мне, и я тоже откроюсь тебе. Когда ты укусил меня, мне понравилось. Ты хотел показать свое полноправное владение мною. Я всегда хотела того же. Моя душа и мое тело принадлежат тебе, мой Гавриил.
- Мне страшно, что ты всего лишь мое видение… - растопыренными пальцами беспорядочно проводит по моему лицу Гавриил, как будто бы засомневавшись, в своем ли он уме.
«Моего мужчину надо спасать!» - с болью понимаю я и решаю раскрыть перед ним все карты. Слово в слово я передаю ему вчерашний разговор Германа Львовича с Ламией.
- Ты ведь не собираешься предавать Никиту?
Гавриил вымученно закатывает глаза:
- За кого ты меня принимаешь, Ева? Старого выжившего из ума ублюдка я считаю лишь своим биологическим отцом. Много лет уже мы с твоим братом работаем над тем, чтобы предотвратить наполеоновский заговор Германа. Тебе нужно передать свиток Никите. Чем раньше, тем лучше.
Он нежно берет меня за подбородок и освобождает от истязания мою закушенную губу.
- Пойми, ангел мой, если формула будет указывать на Никиту, то мой отец выкачает из него всю кровь и перельет себе. В назначенное время Ламия родит ему Наследника. Как ты знаешь, по древним законам правящий архонт может зачать ребенка только будучи действующим мироправителем. С рождением прямого Наследника от Германа для меня и других Наследников будет все кончено. Либо мы все умрем, либо станем его прислужниками. Ева, ты веришь мне?
Терзаясь муками страха, я кладу голову ему на плечо:
- Верю.
Гавриил крепко обнимает меня и подбородком упирается в мою макушку:
- Тебе все еще что-то гложет. Мои отношения с Белиндой?
Толчок сердца отдается у меня в горле.
- Угу, - поколебавшись, мычу я.
Совершенно серьезный, Гавриил отстраняется от меня на небольшое расстояние, ровно настолько, чтобы видеть мои глаза.