Страсти по Фоме - книга 1

Что это такое? Зачем все это? зачем я? — вставали перед ним мучительные вопросы, и их вопросительные крючки казалось рвали его изнутри. Он искал любые способы, но помогало только беспробудное пьянство, как раньше — от головы, и хотя она болела все реже, пить теперь приходилось до положения риз, иначе старуха в самый неподходящий момент высовывала свое мурло из-за чьей-нибудь спины и усаживалась за стол.

— Появилась, образина! — обреченно вздыхал Фома.

— Lookatyourself! — отвечала она, как правило по-английски, тем самым подтверждая, что скука и тоска пришли оттуда — развезли ее сыны Альбиона в период великой империи из своих родовых гнезд по всему миру.

Впрочем, карга, словно издеваясь над ним, продолжала уже мешая языки и понятия: гамарджоба, ген швали! Камон сава, майн тухес? Омниа тристи эними — не так ли?.. Фома бросал в нее бутылки, посреди нешумного уютного бара, и Леша придумал ему стол подальше от клиентов.

Пить с Тоской все равно что справлять собственные поминки, и Фома спешил надраться как можно раньше, чтобы не видеть могилы. Он начинал уже с обеда и Ирина со страхом ждала того момента, когда он начнется опохмеляться по утрам, как ее отец.

— У тебя же все есть! — пеняла она ему. — Работа, деньги, дом. Даже спать есть с кем, если уж ты меня не любишь!

— Да почему же не люблю? — вяло сопротивлялся Фома.

— Потому что ты пьешь! Если бы любил, не пил! Что я не чувствую?

— Те, кто любят, бросают пить?

— Может и не бросают, но пьют по-человечески.

— Это как?

— Понемногу!.. Причина, во всяком случае, должна быть веская!

— А у меня веская причина!

— Какая причина у тебя теперь? Раньше была голова, понимаю, но сейчас?

— У меня Тоска, — говорил Фома, — с большой буквы.

— Ну вот, — с печальным удовлетворением кивала Ирина, — а говоришь, что любишь. Какая может быть тоска, если любишь?

И она принималась грустить прямо при нем, но все чаще…

— Это унизительно, в конце концов! — взрывалась она. — Выпрашиваю тут!.. Какая у тебя тоска, к чертовой матери, отвечай?

— Если бы я знал, какая… Это скорее, знаешь, старуха такая… Пушта, Пустошь!

— Пустошь? Что ты несешь? Должна же быть причина!

— Наверное должна, — соглашался он, нутром ощущая всю тягомотину разговора. — Я не знаю, зачем я всем этим занимаюсь?

— Но это же типичный вопрос алкоголика! Ты спиваешься! Мой папаша тоже все время орал, что ему скучно, что он не понимает, зачем он живет! Ты тоже хочешь стать алкоголиком и решать мировые проблемы?.. Начало ты уже сделал — не ходишь на работу вторую неделю! А там тебя, между прочим, уважали и ценили!

Ирина честно пыталась понять его конец света, и Фомин чувствовал себя предателем: ему было неинтересно, скучно. Хотелось выпить. Заканчивалось почти всегда одним и тем же: он с его талантами мог бы быть директором агентства, да кем угодно, а он!..

— Ну будет у меня вместо менеджерской тоски — директорская! Тогда не только пить, я стреляться начну каждый день. Ты этого хочешь?

— Я ничего не хочу!!

Она даже пыталась торговаться: не подпускать его к себе пьяным.

— Выбирай: или тоска твоя стеганая с пьянством, или я!..

Фомин, не задумываясь, выбирал ее. Пропади она пропадом эта тоска с пьянством, говорил он, улыбаясь своей странной улыбкой, и у Ирины все плавилось.

— И как это у тебя получается? — удивлялась она. — Ведь ты пришел мертвый!

— Если любишь, смерть не страшна! — врал Фома.

Но тоска преследовала его, то что оказалось перед ним, то что называлось его жизнью, поражало его своей пошлостью и скукой. Перед ним вновь и вновь вставала, ухмыляясь, безобразная старуха, как итог, так что жить после этого казалось кощунством.

Это я?.. Это моя жизнь?.. Подсознательно он ждал совсем другого, потому так настойчиво и истово вспоминал он свою прежнюю жизнь в первое время после реанимации. Выпив же чашу воспоминаний до дна, ничего, кроме горечи, он не ощутил:

— Ну ладно, не герой, так хоть бы подлец выдающийся!

— Успокойся, большего подлеца я не видела! — утешала его Ирина.

Оба знали, что она имеет в виду: обрывок письма, обнаруженный в книжном шкафу во время генеральной. На ее вопрос, что это, он только пожал плечами, он и сам впервые видел это письмо.