Не долго думая, Фома выплеснул шипящее полоскание прямо ему в лицо, стараясь промыть сонные глаза маркиза. Затем, поскольку “прямой” удар не “шел”, из-за щита (какой ум!), граф развернул ослепленного рыцаря, согнул и влепил ему “свободный”. Крик маркиза возвестил миру о том, что глаза промыты, а первая русская позиция не ведает преград.
На крик выбежала Мэя.
— Мэя! — закричал Фома, опережая ее вопросы. — Что ты там навела в стаканчике? Маркиз попробовал промыть глаза и теперь у него рот не закрывается!
— Глаза?! — ахнула Мэя. — Зачем глаза, маркиз?
Маркизу сказать было нечего. Отбросив краги, он судорожно не знал за что схватиться: за долбаные глаза или за раздолбанные тестикулы?. Но дама? но щит? но шлем? Горе его было трудно описать и он что-то вопил по поводу полного уничтожения на куски, на крошки, до мокрого места всухую!..
— И я ему то же! Зачем, говорю, милейший Вало?.. Это, говорю, полоскание для рта. А он: вот вам мое оружие, а я за это промою глаза, у меня катаракта, вижу то, чего нет, и не вижу очевидного!..
Фигура Фомы выражала глубокое офтальмологическое изумление.
— Бывает такая катаракта, Мэя?.. Мне она показалась странной!..
Он стоял во всей красе халата, опершись о меч маркиза и поигрывая ножом, глаза его при этом были невероятно округлены.
— Но кинжал мне нравится. Вы в каком магазине отовариваетесь, Вало?
— Пойдемте, маркиз, я промою вам лицо! А то граф еще долго будет шутить, — сказала Мэя, помогая несчастному разогнуться, и на ощупь, с залитым слезами лицом, перейти в комнаты.
— А вам, граф, должно быть стыдно оказаться неловким! — добавила она, подозревая за преувеличенным удивлением Фомы подвох.
Тем более, что полное вооружение маркиза, поза, в которой она его застала, крик, не оставляли сомнений относительно его намерений и того, что из этого получилось. Но странное дело, женщины всегда на стороне побежденных и униженных, и Фома, видя, как заботливо и ласково ухаживает Мэя за маркизом, даже пожалел, что пострадал не он. Однако, вспомнив, что остаются-то эти странные женщины, при наличии выбора, все-таки с победителем, он успокоился.
— Да мне стыдно, Мэечка, стыдно! — ухмылялся он, демонстрируя собой стыд, собирающийся в баню. — Я даже подарю маркизу еще один щит — на зад, тогда он будет в полной безопасности против любых промываний! Даже против кружки Эсмарха!..
Вало застонал от огорчения, что сам не придумал такой штуки. Но откуда ему было знать, что кроме прямых ударов есть еще и обводные, и что даже есть игра, построенная на этом. И будь на месте Фомы Роберто Карлос де Пушечный Удар Из Бразилии, страшно даже представить, как болели бы глаза у маркиза!..
Щит маркиза мешал ему наклоняться для промывания и он, в конце концов, убежал, пробормотав извинения Мэе и неясные проклятия всяким проходимцам.
— Ну, теперь в баню? — предложил Фома.
— Да я вас одного и не отпущу, граф! Вы еще кого-нибудь покалечите, по пути.
— А я? А меня? — обиженно вскричал Фома. — Меня только и думают, как покалечить в этом замке! Каждый раз, идя в баню, everytimeyougotobath, я рискую сильно нарушить кислотно-щелочной баланс своей жизни!
— Граф, вы даже не представляете, как меня радует ваша живучесть!
— А может, ну её? — засомневался вдруг Фома, глядя на Мэю все более любезно. — И так времени до войны меньше, чем до обеда.
— Сэр рыцарь, где ваша сдержанность? — ахнула испуганно Мэя.
— Как где?!..
Сдержанность Фомы была как раз при нём. И слава творцам, у Мэи не оказалось никакого оружия, кроме обычной неотразимости, которая, впрочем, только еще более увеличивала сдержанность графа.
7. Война за родину и девки, ночной налет и смерть с косой
На плацу, перед главными воротами, толпились люди, собрались и те, кто уходили в поход и те, кто их провожали, то есть весь двор вместе с городским ополчением. К ополченцам провожающих не пустили, вернее, когда их пустили через ворота, они бросились к Фоме-чудотворцу, требуя кто чего: исцеления, денег и даже белые билеты для родственников, несмотря на присутствие военных чинов. И все старались, хотя бы, прикоснуться к бывшему странствующему рыцарю и покойнику, а ныне почти канонизированному святому мученику графу Иеломойскому на крови супостатов Джо и Скарта.
Пришлось выставить за ворота всех, кто не имел отношения к походу и непатриотично желал комиссования своим близким. Площадь довольно бесцеремонно очистили. Особенно усердствовали в этом мероприятии военные врачи и коновалы, которые попутно признали годными для военного тягла еще несколько человек, особо рвавшихся к графу, зарвавшихся то есть в гражданской жизни.