Страсти по Максиму (Документальный роман о Горьком)

Вспоминает Екатерина Павловна Пешкова: «8/VI 6 часов вечера. Состояние А.М. настолько ухудшилось, что врачи, потерявшие надежду, предупредили нас, что близкий конец неизбежен и их дальнейшее вмешательство бесполезно». И – дальше: «Врачи, считая дальнейшее присутствие свое бесполезным, один за другим тихонько вышли».

Пешкова: «A.M. – в кресле с закрытыми глазами, с поникшей головой, опираясь то на одну, то на другую руку, прижатую к виску и опираясь локтем на ручку кресла. Пульс еле заметный, неровный, дыханье слабело, лицо и уши и конечности рук посинели. Через некоторое время, как вошли мы, началась икота, беспокойные движенья руками, которыми он точно что-то отодвигал или снимал что-то…»

«Мы» – самые близкие Горькому члены семьи: Екатерина Пешкова, Мария Будберг, Надежда Пешкова (невестка Горького по прозвищу Тимоша), Липа Черткова, Петр Крючков (прозвище – Пе-пе-крю) и Иван Ракицкий (прозвище – Соловей, художник, живший в доме Горького со времен революции). Для всех собравшихся несомненно, что глава семьи умирает. Будберг: «Руки и уши его почернели. Умирал. И умирая, слабо двигал рукой, как прощаются при расставании». Когда Екатерина Павловна подошла к умиравшему, села возле его ног и спросила: «Не нужно ли тебе чего-нибудь?» – на нее посмотрели с неодобрением. «Всем казалось, что это молчание нельзя нарушать» (из воспоминаний самой Пешковой).

Две главные женщины в жизни Горького (третья – его бывшая гражданская жена Мария Федоровна Андреева – отсутствует), Пешкова и Будберг, в наговоренных воспоминаниях как бы не могут «поделить» покойного. Будберг утверждает, что Горький простился в первую очередь с ней. «Он обнял М.И.2 и сказал: «Я всю жизнь думал о том, как бы мне изукрасить этот момент. Удалось ли мне это? „Удалось“, – ответила М.И. „Ну и хорошо!“ А Пешкова говорит, что это ее вопрос: „Не нужно ли тебе чего-нибудь?“ – который не понравился всем – вернул умиравшего к жизни. „После продолжительной паузы A.M. открыл глаза, выражение которых было отсутствующим и далеким, медленно обвел всех взглядом, останавливая его подолгу на каждом из нас, и с трудом, глухо, но раздельно, каким-то странно чужим голосом произнес: „Я был так далеко, оттуда так трудно возвращаться““.

Но вопрос ли «вернул» его? Или укол камфары, который сделала Липа, вспомнив, что подобным образом когда-то спасла Горького в Сорренто? «Я пошла к Левину (врач Горького, потом казненный. – П.Б.) и сказала: «Разрешите мне впрыснуть камфару двадцать кубиков, раз все равно положение безнадежное». Без их разрешения я боялась. Левин посовещался с врачами, сказал: «Делайте что хотите». Я впрыснула ему камфару. Он открыл глаза и улыбнулся: «Чего это вы тут собрались? Хоронить меня собрались, что ли?»»

Черткова тоже не может «поделить» Горького с другими. Понятно, что ее положение в семье несравнимо с правами законной жены и законной подруги. Не она, а Пешкова – жена. Не ей, а Будберг посвящен «Клим Самгин». Тем не менее Липа пытается оговорить себе место. Оказывается, последней женщиной, с которой A.M. простился «по-мужски», была она. «16-го мне сказали доктора, что начался отек легких. Я приложила ухо к его груди – послушать – правда ли? Вдруг как он меня обнимет крепко-крепко, как здоровый, и поцеловал. Так мы с ним и простились. Больше в сознание не приходил».

Многое настораживает в воспоминаниях Чертковой, не все, наверное, было так. Но в то, что Горького вернуло к жизни именно впрыскивание камфары, поверить придется. Крючков вспоминал, что и доктора сперва думали сделать то же. Но врач Кончаловский сказал: «В таких случаях мы больных не мучаем понапрасну». Он понимал, что ударная доза камфары в принципе способна оживить Горького. Но только на короткое время. Зачем напрасно его мучить?

Медсестра решила иначе.

Улыбался ли он при этом и бодро шутил, как утверждает Липа, или говорил загробным голосом воскрешенного Елиазара, но только Горький… ожил.

Его вернули с того света. Ему «подарили» еще девять дней бытия.

Потом Екатерина Пешкова назовет это «чудом возврата к жизни»…

Трагический кордебалет

Да простит автора читатель за чрезмерные медицинские подробности, но после первого укола ожившему Горькому делают второе впрыскивание. Он не сразу на это соглашается.

Пешкова: «Когда Липа об этом сказала, А.М. отрицательно покачал головой и произнес очень твердо: «"Не надо, надо кончать"». Крючков вспоминает, что «впрыскивания были болезненны» и что хотя Горький «не жаловался», но иногда просил его «отпустить», «показывал на потолок и двери, как бы желая вырваться из комнаты». Будберг: «Он колебался, затем сказал: "Вот здесь нас четверо умных, – поправился, – неглупых людей (М.И.3, Липа, Левин, Крючков). Давайте проголосуем: надо или не надо?"» Крючков и Пешкова тоже вспоминают об этом странном голосовании.

Конечно голосуют «за»!