Страсти по Маргарите

Был у меня один поклонник. О любви в данном случае и речь не шла. Видимо, моча в голову ему ударила, решил он со мной переспать. Во что бы то ни стало. Сначала он завалил меня цветами, конфетами и плюшевыми игрушками. Я себя чувствовала пятилетним ребенком, глядя на эту «роскошь». А спать с ребенком, – это педофилия. О чем я и поведала своему ухажеру. Неделю ценитель моего творчества не появлялся в «Касабланке», и я уже вздохнула свободно. Но тут он объявился. Взъерошенный и счастливый. Его прямо трясло от нетерпения все мое выступление. Потом он зашел в гримерку и вручил мне потными трясущимися руками, – я прям как сейчас помню эту мерзость, – маленький футлярчик. Внутри было серебряное колечко с камешком, как потом выяснилось, хрустальным. На лице ухажера, казалось, поселился вечный восторг. Наверное, от ощущения собственной щедрости. Я даже не стала ничего говорить. Просто вытащила из столика подаренный мне днем раньше кулон с черной жемчужиной. Так вот, у поклонника стало такое же кислое лицо, как у нашего «клиента» сейчас.

* * *

В машине воцарилась нездоровая тишина. Девчонки должны были приехать только минут через пятнадцать. За это время от такой тишины можно было просто свихнуться. Спеть, что ли? Розанчик не выдержала первой, включила радио. Какая-то барышня неопределенного возраста, надрывая несуществующий голос, взывала к невидимому собеседнику:

Назови меня зайчиком,

Я назову тебя белочкой.Назови меня мальчиком,Я назову тебя девочкой.

Сама не заметив как, я начала напевать эту зарифмованную дурь. Потом подняла глаза и обнаружила, что «клиент» отстукивает пальцем на колене ритм, Маруська качает головой в такт песне. Даже строгий Розанчик, которая всегда слушает только правильную музыку, что-то там мурлыкала себе под нос. И только Лаппа сохраняла присутствие духа, ей предстояло сыграть еще один акт этого фарса.

С трудом вырвавшись из вязкого оцепенения, вызванного отупляющей музыкой, я решила выйти на свежий воздух. А заодно и проведать Нонку. В суматохе о ней забыли все, даже муж.

Женщина все так же сидела, сжавшись в комочек, в углу «хонды». Только теперь она уже не плакала, а тихонечко всхлипывала.

– Курить хочешь?

Нонна кивнула. Я протянула ей пачку.

– Ты больше не плачь. Не надо. Все у тебя будет в порядке. Славик выздоровеет…

– А ты откуда знаешь про Славика? – голос у Нонны дрожал, но вопрос был вполне осознанным.

Упс. Ну, и как вы выпутаетесь теперь, Леди Совершенство? Весь запас импровизации я уже потратила на ее мужа. А хотя зачем, черт побери, теперь выпутываться и что-то придумывать?

– Ты знаешь, милая… дело в том… ну, короче… Еще никогда правда не давалась мне с таким трудом.

Ну же, Ника, возьми себя в руки и скажи ей наконец.

– Нонна, с твоим сыном все в порядке. Тебе звонили наши девчонки. И еще. Ты никого не сбивала. Наташа сама прыгнула тебе под колеса. С ней все в порядке. Только не спрашивай, зачем это понадобилось. Некоторые вещи лучше не знать.

Я выпалила это все на одном дыхании, только потом посмотрела на своего нежданного исповедника. Мария Магдалена вдруг превратилась в Медузу Горгону. Я даже не успела поднять руку, как по моей щеке мазнули ее длинные ногти. Слава Богу, что развернуться в машине она не смогла, а то точно бы пришлось раскошелиться на пластического хирурга. Нонка опять завопила, но теперь от ярости:

– Ах вы, сучки ободранные! Да я… да я мужу скажу, он вас в бетон закатает! А перед этим ремни из спины вырежет, языки повырывает и в одно место засунет…

Где-то я уже это слышала. По-моему, во второразрядном боевичке, под который я засыпала на днях. Вот из страдающей матери и вылупилась бандитская жена. И в театр ходить не надо. И тут меня прорвало. Я смеялась, наверное, минут пять. Вместе со смехом из меня выходило напряжение и раздражение последних часов. Нонка опять притихла. Наверное, подумала, что я после ее угроз от страха с ума сошла. Знала бы, что мне сходить не с чего, не беспокоилась бы так. Бабуля всегда говорит, что ума во мне ровно столько, чтобы не посчитали дурой, а вот эмоций на пять человек хватит. И это чистая правда. Я, например, всегда реву над печальными сценами в кино. Не могу оставаться спокойной, если взрослые кричат на ребенка. Но больше всего мне жаль стариков. Обычно они выглядят так, будто и не заметили, как жизнь прошла, и потому очень опечалены видом морщинистых щек и седых волос на месте еще так недавно глядевшего на них из зеркала молодого лица. А еще они ждут смерти. Всегда.

Пока я обдумывала законы бытия, жена «клиента» уже пришла в себя и приводила в порядок лицо. Ну, это кино я уже видела, и не раз, да и Нонка мне уже порядком надоела. Жаль мне ее больше не было, поэтому я пошла обратно к своим.

В машине можно было повесить топор прямо на напряженном молчании, и дыма не надо было.

– Ника! Где ты уже успела оцарапаться? – Маргоша, как всегда, замечала все первой.