Стратагема ворона

Дверь открылась. Невозможно было разглядеть, что находится за ней. Брезан увидел в мерцающем мареве свой сигнификат, «Пепельный ястреб, разъятый», и ощутил легкое головокружение, которое означало, что остальные видят что-то иное – видимо, собственные сигнификаты. Его старшей сестре Миузан посчастливилось заполучить куда более респектабельный вариант, «Пепельный ястреб, бдящий». Впрочем, когда в последний раз они оба навещали родителей, старший отец велел ей перестать выпендриваться из-за дурацкого личностного теста в картинках и пойти привести в порядок колоссальную семейную коллекцию старинного оружия. Оглядываясь назад, он понимал: надо было заняться звукорежиссурой, как самая старшая из сестер. Тогда бы он не оказался здесь, покрываясь потом из-за шутки в духе Шуос – то есть такой, от которой кому-то точно будет больно.

Очередь двигалась. Брезан невольно стиснул зубы, когда пришел его черед. Удивительно, но переступить порог оказалось не больно, хотя он и приготовился к этому. Какое-то мгновение он не мог понять, где находятся его руки и ноги по отношению к остальному телу. Но он знал, что лучше не цепенеть. Лучше не проверять на себе, что случается с людьми, которые застревают в дверях. Потом он снова обнаружил, где верх, а где низ, и оказался в комнате один.

Стены были сложены из блестящего черного кирпича – если, конечно, существовали такие кирпичи, которые производили впечатление огромных расправленных крыльев, когда смотришь на них краем глаза. Брезан оторвался от созерцания стен – это была небрежность, надо сосредоточиться – и подошел к столу. Стол и сопутствующее ему кресло, к его облегчению, были обычными. Он взял конверт, который был из бледной кремовой бумаги. Едва коснувшись его, Брезан понял: что-то не так. Кто, черт возьми, потратил шелковичную бумагу такого качества на тренировочные упражнения? В тех случаях, когда Академия использовала вместо сетебумаги настоящую, предпочтение отдавалось материалу с чуть восковой поверхностью, на которой удобно было писать масляными карандашами.

Первым предметом в конверте оказалась карта города и его гарнизона, несомненно, вымышленная. Впрочем, в гекзархате было много одиноких городов на изолированных лунах, так что кто знает. Карта была скопирована вручную человеком, не лишенным художественного чутья. Конверт также содержал еще две карты – к счастью, всего лишь распечатки, – отображающие приблизительное расположение важнейших объектов с кратким описанием. Сейчас он моргнет, и они превратятся в карты сокровищ, написанные призрачным ихором, как в приключенческих историях его соседа по двухъярусной кровати.

Далее он достал документы, в которых содержались бесполезные сведения о повстанцах, которых по неясным причинам называли Пурпурными, и об их первом шаге. Они убили приезжего властителя из фракции Андан. Брезан машинально подумал: «Туда ему и дорога» – и, наверное, это пришло в голову не только ему. Хоть означенный Андан и был вымышленным, в последние десять лет отношения между Кел и этой фракцией были натянутыми.

Затем были правила, включая напоминание о том, что на каждый ход отводится шесть минут. Он мог сохранить карты и прочие материалы. Ещё имелся единственный чистый лист бумаги. Игрок мог адресовать свой приказ конкретному подразделению или кадету, и задание должно было поместиться на листе. Правила ничего не говорили о том, насколько разборчиво следовало писать. Своё решение надо было вложить в конверт до конца отведенного времени. Конверт сканировал содержимое листка и отправлял инструктору. Звон колокольчика должен был уведомить Брезана, когда можно снова открыть конверт и сделать следующий ход.

И, наконец, он добрался до заключительных инструкций. Они были написаны на маленьком листочке ещё более качественной бумаги, красивым каллиграфическим почерком. Брезан брал обязательные уроки каллиграфии, сам владел кистью в лучшем случае сносно, однако мог оценить красоту. И всё же эстетика лишь на миг отвлекла его от содержания инструкций.

«Ты – падающий ястреб», – сообщал листок. И перечислял правила, по которым он мог отдавать приказы игрокам Пурпурных, а также то, что ему позволялось делать с Кел. Правила были лаконичными, элегантными и жестокими. Он понятия не имел, какие роли достались прочим кадетам, но уже видел способы, позволяющие выяснить это окольными путями.

– Да пошли вы… – проговорил Брезан вслух, хотя за ним точно наблюдали. Он не собирался быть предателем.

Как и все остальные кадеты, после первой инъекции формационного инстинкта он подвергся испытанию Первой формацией, но прошел его с большим трудом. Он был не «падающим ястребом», нарушителем формаций, но… кем-то вроде того. Неужели этот дрянной помощник гекзарха назначил его на эту роль специально, чтобы проверить?

«Ты у меня попляшешь», – подумал Брезан. Но надо было играть по правилам. Он не станет жульничать, как Шуос. Пусть это и соблазнительно.

Шесть минут ещё не прошли – если, конечно, Зехуни об этом не соврали. Руки Брезана вспотели. Он знал, что нужно делать. Нет смысла откладывать.