В итоге появилась дополнительная категория потенциальных войн с использованием обычного вооружения, которая тоже сократила исходную стратегическую автономию ядерного оружия. Да, вероятность того, что проигравшая сторона прибегнет к ядерному оружию, исключала прямое военное столкновение между американскими и советскими силами даже в малых масштабах, если на кону стояли второстепенные интересы. Потому экспедиционные вылазки, рейды и контррейды советских и американских войск друг против друга не играли в холодной войне никакой роли. Право прежнего владения, подтверждаемое физическим военным присутствием, стало важнее, чем когда-либо, потому что оно мешало проникновению другого.
Но полезное при защите вторичных интересов не годилось в тех случаях, когда затрагивались действительно важные интересы обеих сторон, за которые могла бы вспыхнуть война, даже несмотря на риск применения ядерного оружия проигравшими. Эти интересы следовало отстаивать обычными вооруженными силами непосредственно на местах. Размещение американских войск и авиации после 1949 года в Европе и ход войны в Корее после 25 июня 1950 года знаменовали собой отказ от устрашения одним только ядерным оружием.
Избыточное оружие
В начале 1950-х годов ядерное оружие развивалось в двух направлениях. Наряду с разработкой зарядов, которые высвобождали в 50 или даже в 500 раз больше энергии, чем первые атомные бомбы, началось массовое производство малых тактических зарядов – авиабомб, артиллерийских снарядов, глубинных бомб, морских и наземных ядерных мин, а также ракет и боеголовок. Воздействие этого факта на стратегическую автономию ядерного оружия было противоречивым. С одной стороны, разрушительный потенциал крупных атомных бомб с учетом неминуемого аналогичного ответного удара слишком сильно превышал любое кульминационное значение полезности в целях сдерживания. В самом деле, кривая полезности настолько резко пошла вниз, что от таких бомб следовало ожидать меньшей эффективности в сравнении с первыми атомными бомбами, обладавшими сравнительно мизерной разрушительной энергией. Естественно, найти причины, способные оправдать начало войны, которая могла бы уничтожить всю земную цивилизацию, было намного труднее, чем обозначить интересы, которыми ранее оправдывали риск войны с применением ядерного оружия. С другой стороны, придание ядерного оружия каждому роду вооруженных сил значительно снизило важность дисбаланса в обычном вооружении. При наличии ядерного оружия в арсенале эскадрилий и армейских корпусов, на военных кораблях и подводных лодках появился прямой механизм превращения потенциального поражения в неядерной войне в боевые действия с применением ядерного оружия, что грозило свести на нет все предыдущие успехи победителя.
Оба последствия проявились в практической политике ядерных держав с самого возникновения ядерных арсеналов в середине 1950-х годов и сохранялись вплоть до окончания холодной войны. Советскому Союзу не удалось исключить ядерное оружие из баланса обычных сил и вооружений на суше, где его численное превосходство не обеспечивало желаемого результата. А американская стратегия «массированного возмездия» (1954–1961), призванная вообще упразднить баланс в обычных вооружениях за счет «упора прежде всего на способность к немедленному возмездию в тех местах и теми средствами, какие продиктует наш собственный выбор»[142]
, также провалилась.Массированное возмездие, конечно, подтвердило бы стратегическую автономность ядерного оружия, будь оно успешным. Но теперь уже никогда не узнать, устрашили бы советских лидеров одни лишь ядерные угрозы, поскольку эта декларируемая политика не обрела практического применения: США не стали сокращать свои неядерные силы до очень низкого уровня, необходимого в качестве «минных растяжек» на периферии, и не сосредоточили все усилия на создании «большого арсенала возмездия». Вместо этого на протяжении десятилетий, проходя циклы вооружения, войны, разоружения, инфляции и повторного вооружения, американская деятельность по созданию и поддержанию неядерных сил сама по себе стала лучшим доказательством эрозии ядерного сдерживания.
Как ясно показывает упадок военной полезности, вызванный слишком большой разрушительной силой, ядерное оружие полностью подчиняется парадоксальной логике стратегии. Схватка с обильным использованием крупных ядерных зарядов настолько отличалась бы от предыдущих войн, что, несомненно, заслуживала бы специальной терминологии для своего описания. Но в результате такой схватки не осталось бы ни военной экономики, ни военной поэзии, ни военной пропаганды, ни военного законодательства, ни прочих знакомых нам спутников войны – все было бы уничтожено. Однако нет никакой другой логики, которая была бы здесь применима. Та же самая стратегическая логика, которую мы исследовали на техническом, тактическом, оперативном уровнях и на уровне театра военных действий, объясняет самоотрицание ядерной войны, что мы увидим на уровне большой стратегии.