Стратегия Русской доктрины. Через диктатуру к государству правды

В верховной власти есть своя мистика, многим непонятная. Эта мистика, может быть, сводится к тому, что носитель верховной власти отождествляет себя со страной. Сохранение страны и сохранение власти над страной становится трудно различимым делом. Ведь носитель суверенитета, его личностное воплощение, который предполагает завтра отказаться от продления своей воли, по существу «сдает» и самое страну в другие руки. Это своего рода бегство с корабля, которое предполагает незаинтересованность в дальнейшем движении корабля тем же курсом и вообще в его выживании (иными словами, получается, что «демократия» с постоянной сменой власти пагубна для страны без глубоко укоренившейся элиты, без продуктивной, незастойной стабильности). Если же возобладает принцип суверенности – то сохранение режима личной власти означает и сохранение корабля, и стратегическое прочерчивание целостного курса в будущее.

В этом смысле для консервативного мировоззрения не слишком важно, какой именно механизм избирает власть для закрепления суверенитета и стабилизации существующего режима. В политической практике России существовали разные методы решения этой проблемы: многие русские императоры меняли существующий порядок престолонаследования, исходя из сложностей конкретной ситуации. В советский период власть предпочитала избегать рисков, связанных с перемещением политических рычагов из одних рук в другие, с помощью создания новых форм и конфигураций верховной власти: например, переход функций от предсовнаркома к генсеку, сочетание высших постов в лице одного руководителя и т. д.

Сейчас наиболее популярная рекомендация в адрес власти: наделить главу правительства в России фактически президентскими полномочиями, совместить высшие посты и тем самым элегантно уйти от необходимости ломать голову над пресловутой «проблемой 2008». В контексте консервативных преобразований такое решение представляется половинчатым. Более последовательный путь: создание принципиально новых институтов и форм верховной власти – при этом действительно можно сохранить выборную должность президента. Верховная власть может и обязана во имя России опереться на новые вертикальные структуры, не связанные с общенациональными выборами. По сути это означает отказ от панамериканистской модели «президентской власти».

Безотносительно выборов и всевозможных тактических сложностей просматривается только один последовательный выход – власть должна сама бросить клич социальной правды, предложить народу реализацию чувства социальной правды

. Она должна призвать активное здоровое население, во-первых, в элиту («делайте карьеру!»), во-вторых, в реальный сектор экономики через учреждение масштабных проектов. Это должна быть идеология не «потребительского общества», не «свободного рынка», который сам за нас все вспашет и засеет, но идеология национального развития, волевого проекта, опирающегося на сознательно выстраиваемый «образ будущего». Мечта русского гражданина не должна описываться схемами телевизионной рекламы, нереалистическими потребительскими ожиданиями, надеждой на выигрыш, свалившийся с неба – мечта должна быть связанной с созидательными проектами, в которых у него есть возможность участвовать. При этом мечта должна пробуждать в русских чувства солидарности, напоминать им об их исторической общности, пробуждать желание стать ближе друг к другу, своим соседям и сослуживцам.

Ключевой аспект социальной мутации нашего общества лежит в сословии чиновников, которые рассматривают службу как потребление. Потребительские установки, которые чиновничество воспроизвело и в преумноженном виде направило в толщи нашего народа, породили уродливые сдвиги традиционных социальных ролей. Смутное время создало условия, с одной стороны, «отпуска всех на волю», когда никому ни до кого нет дела, с другой стороны, спонтанной классовой войны, когда сильные обирают слабых. Наиболее ярко «война классов» олицетворялась в стихии русского бандитизма 90-х годов. Несомненно, криминальный слой нашего общества вобрал в себя многие продуктивные, жизнеспособные человеческие ресурсы. Много провинциальной молодежи, потенциальных армейских и милицейских офицеров, пошли в Смутное время на службу не государству, а «братве». Этот агрессивный потенциал, будь он направлен не на самоистребление, а вовне, мог бы преобразоваться в энергию наступления России, ее победоносной экспансии. Воинственность целого поколения была замкнута на самое себя.