Страж фараона

Меруити... Царица ветров и тьмы... Он побывал в ее дворце не раз, но уже не ночью, при свете звезд и пылающих факелов, а днем. Не столь романтично, зато Семен смог рассмотреть сад и дворец, его убранство, чудные росписи и барельефы на стенах. Балкон, где он побывал, оказался галереей, опирающейся на шеренгу статуй-кариатид, запечатлевших извечных соперников Египта: темеху – стройных светлокожих ливийцев, аму и хабиру – бородатых семитов-кочевников из пустынь за Лазурными Водами, смуглых обитателей Куша и шерданов, людей из морских племен<Лазурные Воды – Красное море; аму – кочевые арабские племена; хабиру – иудеи, палестинцы; шерданы или “люди моря”, о коих уже упоминалось, как правило, были пиратами, и к ним относили: шекелеша – сицилийцев, кефти – критян, иси – киприотов, экуэша – греческие племена, населяющие бассейн Эгейского моря, а также финикиян.>. Их изобразили согбенными под тяжестью каменных перекрытий; галерея давила на их плечи будто стопа фараона, попирающая врагов. Но таковыми они становились в периоды смуты, тогда как в иные времена им не отказывалось в царских милостях: наемников ливийцев и кушитов было в Та-Кем не меньше, чем рабов, и даже гиксосам, с коими бились десятилетиями, было позволено жить в Восточной Дельте, на земле Гошен.

Но на галерее и в камышовом зале с царственным стрелком Семену больше побывать не довелось. Меруити обычно ждала его на террасе, увитой виноградом и открывавшейся к востоку, а не к речным берегам, или на скамье под древними сикоморами, среди цветов, беседок и воды, журчавшей в оросительных канавках. Здесь, под шелест листьев и пение вод, он делал наброски углем на желтоватых листах папируса – только ее лицо, ибо решил ограничиться портретом. Статуя в полный рост казалась затеей соблазнительной, но слишком опасной; он мог не удержаться и вылепить ее нагой, в стиле роденовской “Весны”, что было б нарушением канонов и существующих традиций. Возможно, святотатством! Вдруг тело великой царицы, дочери бога, – табу, в отличие от тел обычных женщин? Но тело ее влекло Семена не меньше, чем лицо, и с каждой встречей все сильнее.

Временами он что-то рисовал для развлечения царицы – иволгу на ветке, куст расцветающих роз, фасад дворца, ее служанок с кувшинами и подносами, девочку-кушитку с опахалом... Или лепил из глины птиц, животных и людей, воинов на колеснице, газелей и обезьян, кошку, поймавшую мышь, крохотных львов и львиц – их фигурки передвигали с клетки на клетку в игре мехен... Они часто беседовали, больше об искусстве и о ваятелях прежних времен, о легендарных зодчих эпохи Снофру и Хуфу, увековечивших повелителей в каменных громадах пирамид. К счастью – или, может, с неким умыслом – она не расспрашивала Семена о годах, которые он будто бы провел в плену. И, к счастью, она не просила новых пророчеств.

Однажды они заговорили о войне.

– Это зло, – сказал Семен. – Человек убивает разбойника, чтоб защитить свою жизнь и жизни близких, – вот единственное убийство, какое можно оправдать. Но начинающий войну сам разбойник. Он проливает кровь невинных, и потому достоин наказания богов.

Меруити нахмурилась:

– Предки мои – да будет удел их счастлив в царстве Осириса! – воевали много и воевали успешно. Был ли разбойником мой отец, великий Джехутимесу? Или Амен-хотп, отец моего отца?

– Конечно, нет, прекрасная царица. Таких великих людей зовут не разбойниками – завоевателями.

Губы ее сурово сжались, в глазах блеснули зеленые искры – верный признак раздражения. Может быть, гнева, подумал Семен и потянулся за новым листом.

– Ты смеешься надо мной, ваятель?

– Нет, моя госпожа. Я говорю лишь то, что думаю.

– Не всякую мысль нужно облекать в слова, чтобы не лишиться головы. Простая мудрость! Разве ты с ней не знаком?

– Знаком, но готов рискнуть, – ответил Семен, быстрыми штрихами набрасывая ее помрачневшее лицо. – Видишь ли, госпожа, чтоб твой портрет был удачен, мне нужно увидеть тебя в горе и радости, страхе и гневе. Я должен узнать, какая ты, – но как? В моем распоряжении одни слова – ведь я не могу заставить тебя смеяться или плакать, пощекотав твои пятки или отстегав прутьями. В этом случае я непременно лишусь головы!

Она прикусила губу, потом улыбнулась:

– Ты очень хитер, ваятель! Хитер и изворотлив! Однако рисуешь ты неплохо, а финики с кривой пальмы так же вкусны, как с прямой...

Семен отложил лист с наброском.

– Ну вот, я лицезрел царицу в гневе и вижу теперь в веселье. И в самом деле, я большой хитрец! – Уголек в его пальцах вновь отправился в путь по папирусному листу. – Но мы говорили о войне, моя прекрасная владычица... И что ты о ней думаешь?

– Что мне придется воевать, если я...