Страж фараона

Двенадцатый день эпифи выдался на редкость жарким, и он, покинув мастерскую, бродил у храмового бассейна, под стенами святилища. От раскаленных камней веяло жаром, за пилонами с западной стороны высился аккуратный прямоугольник храма Хонсу, а главное строение, Дом Амона, тянулось метров на шестьсот – лес колонн, рассеченный утесами башен и лестниц, будто выросший из опаленной земли. Созерцание этого чуда приводило Семена в восторг; у этих стен он слышал дыхание вечности и чувствовал, как бьется пульс Вселенной.

Однако сегодня мерный ритм вселенской мелодии давал сбои. Может быть, потому, что Мирозданием правила не воля богов, а человеческая мысль, заставляя его откликаться на все тревоги и сомнения? Но вряд ли в этой идее крылась истина; тревог и сомнений было столько, что мир, подчинившись им, пришел бы неизбежно к хаосу.

Пуэмра – одна из забот, Меруити – другая, Рихмер – третья... Что их объединяет, – размышлял Семен, – и где таится ключ ко всем проблемам? Пожалуй, во власти, в сильной власти; она принуждает и карает, она берет свое, но кое-что дает взамен – хотя бы иллюзию справедливости и безопасности. Сильная власть, в его представлении, нуждалась в поддержке масс, в объединяющей нацию идее и руководстве, способном эту идею озвучить и склонить народ к ее осуществлению – желательно, без лишней крови. Универсальной идеей всех народов и эпох являлось благосостояние, и в этом смысле мир, в который он попал, был уникален. Эта страна на берегах реки, не знавшая ни бурь, ни холодов, кормила миллионы – и кормила сытно, даруя в изобилии зерно и скот, плоды и птицу, рыбу и вино. Все остальное, в чем ощущался недостаток, – дерево, медь и другие металлы – не составляло труда раздобыть на севере и юге, действуя так или иначе, и выбор этих действий входил в прерогативы власти. Или война, или торговля, захват или обмен – здесь не было иных путей.

Власть в Та-Кем – да и в любой другой стране – подкреплялась традиционным способом, то есть устрашением внешних врагов, искоренением внутренних и пропагандой, которая, в самой эффективной форме, была учением религиозным и опиралась на волю богов или непререкаемый авторитет вождей. Все это вместе считалось политикой, и, осуществляя ее, вожди давили на два рычага, явный и тайный. Явный был связан с судами и тюрьмами, штатными идеологами, СМИ и, наконец, с армией; тайный – с особой структурой, дублировавшей втихомолку функции официальной власти. Сей институт действовал всюду, в любые эпохи, хоть назывался по-разному – секретной полицией, ФБР, ЧеКа или сообществом сикофантов; при всем многообразии имен смысл его был одинаков: бдить и карать.

Конечно, и Та-Кем нуждался в подобной структуре, в законспирированном рычаге, связанном с множеством чутких ушей, покорных рук и острых глаз. Семен, не будучи идеалистом, признавал, что толку от тайных агентов не меньше, чем от жрецов искусства, а может, и больше: последние лишь прославляют державу, тогда как первые ее скрепляют. Таких агентов полагалось завести и здесь, если б они уже не водились в изобилии – вполне квалифицированный персонал при Рихмере, Ухе Амона. Вторая власть, клан соглядатаев, секретная опора Софры... Мощная опора, если судить по тому, как их боялся Инени!

Схватиться с ними? Уничтожить их? Это, пожалуй, было не легче, чем выловить из нильских вод рыбу определенной породы. Пустая и кровавая затея... Да и зачем ломать полезный инструмент? Клинок, которым режут глотку, не виноват в убийстве, виновны голова и руки.

“Значит, – рассуждал Семен, – голову придется снять, с рукой договориться, а клинок оставить”.

Он уже знал, каким приемом скрутит эту руку, как повернет против господина тень, заставив трепетать от страха... Дело за малым – пора бы этой тени пробудиться! Как-никак Сенмут назначен правителем дома царицы, наставником царских дочерей... Всем ясно: слово Сенмена, брата его, – не пустой звук, а чистое золото! Сто дебенов, не меньше! Что же ты медлишь, тень?

Он медленно шел вдоль стены храма, когда неприметная дверь внезапно открылась перед ним и сильные руки втащили внутрь.

Квадратная каморка три метра в поперечнике, и в ней – троица бритоголовых жрецов. Не юноши, крепкие мужчины, с кинжалами на перевязях, бычьими шеями и неподвижным взглядом оловянных глаз. У одного – солнечный диск на шнурке, знак Амона-Ра, и плеть за поясом. Видимо, старший, решил Семен и недоуменно уставился на крепыша с плетью:

– Соображаете на троих, святые отцы? А я вам зачем? Вроде бы лишний...

– Молчи и следуй за мной.

Человек повернулся, что-то скрипнуло, растворилась другая дверь, за ней открылся коридор, проложенный в толще стены, узкий, длинный и мрачный, освещавшийся сквозь редкие бойницы у сводчатого потолка. Не коридор, а крысиная нора.

– Иди!

Семена подтолкнули в спину, мышцы его напряглись, но он, ссутулив плечи, шагнул куда приказано.