Страж фараона

— Вспомни свой совет: держись подальше от молодого Джехутимесу, служи царице и радуйся жизни… Двое послали меня к Южным Вратам, не ведая, но догадываясь о намерениях друг друга: Софра, первый пророк и мой господин, и прекрасноликая владычица. Каждый хотел бы склонить Инхапи в свою пользу и заручиться помощью его и Рамери. Я мог выбирать! Мог бы напомнить им, что Софра далеко не стар и происходит из царского рода, что сердце его склоняется к царице и их союз был бы для Та-Кем благодеянием… Мог бы поведать кое-что еще… Слова у хитроумного жреца всегда найдутся! — Инени с усмешкой коснулся пальцем губ. — Но ты сказал: служи царице! А она не желает пускать мужчин на свое ложе, ни Софру и никого другого. Она хочет править сама! Хочет надеть клафт и корону с уреем, взять плеть и скипетр[16] и сесть на трон владыки Обеих Земель! Такова ее воля, и я, вняв твоему совету, сказал то, что было сказано. И ты это слышал.

— Слышал, — отозвался Семен и кивнул, подтверждая свое участие в заговоре. — Я слышал все, но не увидел среди вас своего брата. Почему?

— Брат твой неглуп и знает: если дерутся быки, достается траве. А он пока что трава, ибо подобных ему писцов и семеров в Та-Кем сотни и тысячи. Конечно, он догадался, что я сопровождаю его не из простого любопытства… Однако держит догадки при себе!

— Мудро, — обронил Семен. — Мой брат и в самом деле человек достойный. Думаю, ждет его великое будущее.

Бровь Инени приподнялась.

— Думаешь или знаешь?

Дьявол! — мелькнуло у Семена в голове. Как ни крути, а шагу не ступишь без пророчеств!

Он закусил губу, уставился на тлеющий факел и буркнул:

— Знаю!

* * *

Их барка отплыла после полудня, вслед за большим кораблем Инхапи с бушпритом в форме рыбьего хвоста. На корабле поставили парус, и он медленно двинулся вверх по течению, к далеким крепостям, где воины меша Сохмет хранили покой второго нильского порога. Тоскливая это участь, думал Семен, стоя на корме, рядом с корабельщиком Мерирой и провожая парус взглядом. Тоскливая вдвойне — от скуки гарнизонной жизни и мыслей о былых победах, славных битвах и городах врагов, где каждый дом и двор сулят добычу… Нут-Амон, конечно, нельзя считать вражеским городом, но все же в нем повеселей, чем в цитаделях юга. Столица, как-никак! Храмы, дворцы, усадьбы богатых и знатных! Пиво, девочки, почет, коловращение жизни! Что еще надо ветеранам? Российским, пожалуй, квартиры и пенсии, а этим, местным, — царская ласка да усыпальница в Западных горах… Добавить еще колечко, и вынесут из города хуну неферу вместе с их Хоремджетом… Мудра царица, мудра, ничего не скажешь!

Кормчий прервал его мысли, пробормотав хриплым шепотом:

— Да будет с тобой, семер, и с братом твоим благословение Амона! Вы осчастливили меня! — Он покосился на Абет, дородную женщину лет сорока, сидевшую рядом с То-Мери под стеной каюты. — Вы дали мне больше, чем я просил — и жену, и дочь! Клянусь, я буду верен вам, как парус — мачте, как руки гребца — веслу! Я буду слушать ваш призыв и править вашей лодкой, пока не отойду в царство Осириса. Никто не скажет, что Мерира — неблагодарный пес, не помнящий добра!

— Не торопись благодарить, — вымолвил Семен. — Дочь — это неплохо, но ты еще взял жену, а жены бывают всякие. Есть и такие, что хуже разбойника.

— Это как, мой господин?

— Разбойник хочет твое добро или жизнь, жена — то и другое.

Мерира усмехнулся.

— У меня нет добра. Даже отцовской мумии, ибо я не ведаю, кто был моим отцом. Чтобы на меня Исида помочилась, если лгу! Я ведь родился в Хетуарете, господин, в те времена, когда им владели хик’со.

— И что же?

— Может, один из них — мой отец, да только мать мне об этом не сказала. А может, сказала, да я не помню… — Мерира захихикал. — Я ведь расстался с ней дня через три после рождения и знать не знаю, кем она была — шлюхой или из благородных. Меня нашел жрец на пороге святилища Сетха, а вырастили храмовые прислужницы и поварихи. Но я от них удрал… сначала — к рыбакам, потом — к джахи из Гебала, морским грабителям, а после — на царский корабль. Так что я сам из разбойников, и шкуру мою расписали бич и бронза. Вот, — он продемонстрировал шрам на предплечье, — это от стрелы шерданов, а это — от плетей кефти, а здесь — след от веревки, когда меня хотели повесить шекелеша…[17]

— Богатая у тебя была жизнь, — почтительно сказал Семен. — А говоришь, что не нажил добра! Память — вот твое сокровище, Мерира. — Он помолчал и добавил: — Когда-нибудь расскажешь мне, как тебя вешали шекелеша.

— С удовольствием, господин!