Страж раны

Солнце уже коснулось горизонта, заметно похолодало, в воздухе изредка слышался далекий птичий крик, а отряд все ехал. Кони шли ровно, словно только что стояли в стойлах, а не рысили весь день по каменистой дороге. Впрочем, Степа и Ростислав тоже не ощущали особой усталости. Конечно, ночное путешествие и дневная скачка оставили свой след, но оба чувствовали себя достаточно бодро.

«Нервы, — рассудил капитан. — Потом отпустит — и свалюсь».

Степа подумал не о нервах, а о ногах, которые начинали потихоньку ныть с непривычки заодно с поясницей. Можно было опасаться, что передвигаться на своих двоих после всего станет несколько затруднительно…

…Крик прозвучал неожиданно, когда вокруг стояла звенящая предзакатная тишина, и даже птицы стихли, уступая свои дневные владения ночи. Кричал один из дозорных, карьером гоня коня к Джору. Остальные мчались следом, сжимая в руках винтовки.

— Видал? — прокомментировал Степа. — Снова нарвались! Джор-то…

Он не договорил, но Ростислав понял. На этот раз командир воспринял опасность куда серьезнее. Он внимательно выслушал дозорных, и даже на расстоянии было заметно, как помрачнело его лицо. Джор повернулся к бойцам и что-то проговорил. В ответ послышались недовольные голоса, но Джор-баши повторил приказ, на этот раз громче и резче, и всадники начали поворачивать коней.

— Да чего это он!.. — Косухин был явно озадачен.

Отъехали недалеко — метров на сорок, затем остановились. Бойцы стали снимать с плеч винтовки. Между тем Джор стоял на прежнем месте, стоял ровно, неподвижно, винтовка лежала на шее его белого коня.

Послышался странный клекочущий звук, вначале еле слышный, затем все более заметный и громкий. Арцеулов и Степа переглянулись.

— Чердынь его! — протянул Косухин. — Аэроплан… Во, влипли!

Ошибиться было трудно — этих звуков они наслышались за последние дни. Мотор уже гремел, и вот из-за ближайшей горы вынырнул черный силуэт аэроплана. Машина с ревом пронеслась над всадниками, развернулась и сгинула в темнеющем небе.

— На разворот пошел, — Степа облизнул потрескавшиеся от ветра губы. — Ну, сейчас врежет, гад!

Арцеулов молчал. Он чуть прикрыл веки — с каждым разом это становилось все проще. Ущелье пропало, вместо него вновь выросли чудовищной высоты заснеженные пики. Они стояли на одной из вершин, вокруг сверкал синеватый лед, и солнце, исчезавшее в промежутке между двух гор, казалось огромным. Лед под копытами был чист, без единого следа, и Ростислав без всякого удивления заметил, что никто из всадников не отбрасывает тени…

…Мотора он не услышал — лишь какой-то резкий свист. Что-то черное понеслось на них прямо со стороны исчезавшего за горами солнца. То, что мчалось, и в самом деле походило на аэроплан, но чем ближе, тем яснее видны были медленно движущиеся кожистые крылья, длинная изогнутая шея и огромная голова с небольшими рожками и высоким гребнем. Пасть чудища была раскрыта, глаза горели ровным синим огнем, а из-под покрытого чешуей брюха свисали когтистые лапы, покрытые темной бугристой кожей. Крылатая смерть летела почти беззвучно, только негромкий свист продолжал звучать, и от этого свиста дикой болью взорвалась голова, и во рту стало сухо.

Крылатый змей летел прямо на сгрудившихся всадников, лениво поводя крыльями. Когтистые лапы начали сжиматься, синий огонь в глазах разгорался. Пасть раскрылась, и оттуда повеяло не огнем, как в старых сказках, а могильным холодом. Казалось, вновь вокруг встали деревянные стены старой церкви, и нечеловеческая рука рвет доски пола…

Кони тревожно заржали, переступая с ноги на ногу, и только натянутые уздечки удерживали их на месте. Лишь белый скакун Джора стоял как влитой, не двигаясь и, казалось, не дыша. Командир Джор медленно выпрямился в седле и поднял правую руку к закатному солнцу.

И тут Арцеулов вспомнил: он уже видел такое. Всадник, застывший в седле, с поднятой к небу рукой. Чьи-то руки пытались уничтожить барельеф над входом в храм, но не узнать было трудно.

В руках Джора появилось ружье, до этого лежавшее поперек холки коня. Нет, не ружье — гибкий белый лук, на тетиве уже была наготове стрела, левая рука застыла в воздухе, а правая начала не спеша оттягиваться к уху…

…Чудовище ускорило свой полет, крылья забились, словно змей почуял опасность. Вновь дохнула черная пасть, и мертвый холод стал невыносим. Но Джор по-прежнему не двигался, стрела замерла, готовясь к полету…

У Ростислава перехватило дыхание. Казалось, он уже видел и это — всадник на белом коне, в остроконечной монгольской шапке с натянутым тугим луком на фоне уходящего за горы солнца. И смерть, несущаяся навстречу…

Змей вновь раскрыл пасть, глаза полыхнули белым пламенем, и в тот же миг стрела сорвалась с тетивы. Дохнул холод, и Арцеулов невольно закрыл глаза…

— Ну, парень! — ахнул Степа, от возбуждения дергая капитана за плечо. — Попал! Попал! Из винтаря срезал! Ну, чердынь-калуга, дает!

Арцеулов открыл глаза. Командир Джор ленивым движением закидывал винтовку за спину, а аэроплан, неуверенно дергаясь и пуская тонкую струйку черного дыма, уходил куда-то за скалы.