Страж раны

— Ом мане падме хум! — неожиданно для самого себя повторил Арцеулов, и в эту секунду Цронцангамбо быстрым движением сбросил покрывало с головы сидевшего рядом с ним монаха. На Ростислава взглянуло серо-желтое иссохшее лицо с полуприкрытыми глазами. Губы искривились в легкой улыбке, отчего сидевший стал внезапно похож на Будду, но не на молодого, отлитого в золоте, а постаревшего после многих лет молитв и аскезы. Сомнений не было — рядом с Цронцангамбо сидел тот, кого Арцеулов уже видел в нише темного прохода. Бывший настоятель монастыря, неведомой силой задержавший течение своей жизни, чтобы провести полвека в тайном убежище. Высохшая мумия, в которой, якобы, еще теплится жизнь…

Арцеулов вспомнил рассказ Семирадского и похолодел. Сейчас Цронцангамбо велит мертвецу встать, худое тело неловко распрямит окаменевшие мышцы, откроются бессмысленные пустые глаза, и мертвец двинется, ведомый неведомой магией…

«Господи, зачем?» — капитан ощутил желание немедленно уйти, чтоб не присутствовать при некромантии.

Арцеулов и в прежние годы не увлекался оккультизмом, а события последних дней окончательно отбили всякий интерес к подобным зрелищам. Ростислав вновь взглянул на Тэда, на этот раз удивленно и недоумевающе. В ответ последовал легкий кивок — Валюженич продолжал повторять слова молитвы, казалось, ни на что не реагируя, но его рука вновь стиснула локоть капитана.

— Ом мане падме хум! Ом мане падме хум! — монахи вновь и вновь повторяли священные слова, барабаны рокотали, крутилось странное колесо. Только сейчас Ростислав заметил, что желтая поверхность его покрыта странными, похожими то ли на змеек, то ли на жучков, знаками. Черная жидкость в чаше кипела. Цронцангамбо осторожно отставил глиняный сосуд в сторону и кинул в огонь жаровни щепотку чего-то серого, похожего издали на порох. Пламя вспыхнуло, по залу поплыл резкий одуряющий аромат. Капитану показалось, что стены сдвинулись, стало темнее, а голоса монахов загремели, заглушая барабаны. И вдруг, совершенно внезапно, все стихло. В первую секунду тишина была оглушающей. Но тут Цронцангамбо, вновь кивнув, осторожно поднял чашу с каменного пола. Ростислав удивился еще больше — Валюженич медленно встал, провел сложенными ладонями перед лицом, поклонился, а затем стал громко, нараспев произносить непонятные, диковинно звучавшие, слова. Вначале капитану показалось, что американец впал в транс, но он заметил, что в левой руке Тэд держит листок из блокнота с карандашными каракулями, время от времени заглядывая туда. Арцеулов успокоился — с Валюженичем все было в порядке. Голос американца звучал все громче, монахи сначала незаметно, а затем все явственнее начали кивать в ответ.

Наконец Тэд, сделав секундную паузу, выкрикнул короткое странное слово:

— Орхо!

— Орхо! — эхом откликнулись монахи. Арцеулов поймал себя на том, что тоже повторил заклинание, хотя и не вслух, а лишь мысленно.

Тэд на миг перевел взгляд на капитана, и тот заметил, что глаза американца блестят от возбуждения. Наверное, Валюженич и впрямь чувствовал себя на высоте. Не каждому студенту Сорбонны удается поучаствовать в тайном обряде бхотов! Арцеулов невольно усмехнулся, но усмешка тут же замерла на его губах. Тот, кто сидел рядом с Цронцангамбо, шевельнулся.

Ростислав ждал чего-то подобного, но зрелище оказалось страшнее, чем он думал. Дрожь побежала по неподвижному телу, бесцветные губы слегка шевельнулись, затрепетали веки. Арцеулов закусил губу, ожидая увидеть мертвые неподвижные глаза, но внезапно охнул, почувствовав облегчение и даже радость. Глаза медленно раскрылись, но их взгляд был чист и ясен — взгляд живого человека, немолодого, много пожившего, но, без сомнения, такого же обычного, как и все, сидевшие рядом с ним.

Цронцангамбо, подняв чашу, поднес ее к губам проснувшегося. Тот с явным усилием сделал глоток, по телу вновь прокатилась дрожь, и тут руки, до этого неподвижно скрещенные на груди, шевельнулись. Монах взял чашу из рук Цронцангамбо и сам поднес ее ко рту. Пил он медленно. С каждым глотком исчезали остатки оцепенения, кожа теряла неприятный серый цвет, тонкие серые губы стали наливаться краской. Наконец, монах осторожно поставил чашу рядом с собой, улыбнулся и поклонился окружающим.

Ростислав почему-то ожидал, что теперь все должны вскочить, закричать или по крайней мере как-то выразить свои чувства. Но монахи молча поклонились в ответ, а затем, следуя быстрому жесту Цронцангамбо, встали и, собрав свой магический скарб, по одному вышли из зала. Теперь их осталось четверо — если не считать золотого Будду, безмятежно улыбавшегося за спиной возвращенного к жизни.

Монах расправил плечи, провел рукой по лбу, а затем заговорил. Голос был самым обыкновенным, только очень тихим. Цронцангамбо что-то сказал в ответ, монах кивнул, а затем с улыбкой поглядел на Валюженича и Арцеулова.

— Он просит нас подойти поближе, — шепнул Тэд.