Страж западни

Меньше всего он подозревал своего любимца отчаянного Федьку Черткова, поэтому, заметив собственную предвзятость, Круминь вытащил Черткова из конца своего короткого списка и поставил номером вторым. Если предположить, что провокатор Чертков, то, общаясь с агентом, Муравьев, несомненно, отметил бы для себя следующее: во-первых, у Черткова случайным взрывом в подпольной лаборатории изуродована кисть правой руки. Это случилось еще в 1908 году, во время изготовления партии бомб для теракта. Несчастье Черткова, несомненно, окрасило бы монологи штабс-капитана в болезненные тона. Отгоняя в тайники души невольные мысли о провокаторе, Муравьев безусловно бы отметил в своих презрительных филиппиках в адрес великой социалистической идеи ее «безрукое безумство», некую физическую ущербность, болезнь, калечность… И действительно, несколько раз контрразведчик говорил о «красной испанке», о «сыпняке большевизма», о «социалистической инфлюэнци». Но «безрукость» не предполагает подобных следов, она не веет бациллами, не заразна. И последний довод в пользу того, что провокатор не Чертков, — это полное равнодушие штабс-капитана к его броской фамилии. Вот где повод для убийственных аналогий с «чертовщиной», «бесовщиной». Он не удержался, чтоб не посмаковать «опереточную игру Мефистофелей», но эта тема тоже никак не задела чувств штабс-капитана, а раз так, то следует простой вывод: фамилия Черткова ему неизвестна… Остались двое: Лобов и Станкевич…

По дальнейшим размышлениям Круминя оба — и Лобов, и Станкевич — одинаково подходили под истерическое определение контрразведчика: хам-пролетарий-подпольщик с заразной брошюрой. Оба — рабочие, оба увлечены революционной фразой, оба могли бы при известных обстоятельствах поранить воображение штабс-капитана небритостью, зацепиться колючими волосками в подсознании.

— Так что же в конце концов?! — с гневным нажимом и явно в последний раз спросил штабс-капитан, и, наверное, судьба Круминя сложилась бы совсем иначе, если бы не зазвонил телефон и капитана на минуту не отвлекли докладом о том, что неизвестным злоумышленником сорван трехцветный флаг над подъездом общедоступного театра… Алексей Петрович отдал соответствующие распоряжения и подарил еще несколько драгоценных секунд своему сопернику.

В последнем мысленном усилии Ян Круминь наконец-то поймал то, ускользнувшее было от внимания, самое сердцевинное слово-ключ, которое вдруг бесшумно повернулось в замке тайны.

Вот оно: «По слогам!»

А вся та мелькнувшая догадкой фраза штабс-капитана звучала так: «…и я гоню вас в три шеи на свободу. Пожалуйста, читайте ПО СЛОГАМ подпольные брошюры НЕГРАМОТНЫМ хамам… но второго прощения не будет, ясно?» Действительно, большая часть рабочих подпольной боевой дружины была, при всей классовой сознательности, малограмотна. Поэтому пропагандистская работа включала в обязательное чтение вслух наиболее трудных политических брошюр и прокламаций… Провокатор штабс-капитана был малограмотен!.. Из всех четырех членов ревштаба только рабочий кузнечного цеха завода Леснера Василий Лобов читал по слогам…

Круминь на миг закрыл глаза. «Неужели?..» В душе Муравьева, в опасной толкотне его скрытых мыслей, в его тесной передней в старом трюмо у стены отразилось лицо провокатора.

Теперь Круминь знал, что нужно делать.

Муравьев бросил трубку на рычаг и сказал: «Ну-с».

— У меня есть разумное предложение, — ответил Круминь. — Сегодня вечером должно состояться первое расширенное совещание штаба нашей организации. Не удивляйтесь, приказ об этом я передал связному еще утром до ареста. Сегодня соберутся все руководители пятерок.

«Лиловый ничего не сообщил об этом, — подумал Муравьев, — дешевый трюк…»

— Дешевый трюк, — перебил штабс-капитан, — мне об этом ничего не известно, а я уже привык все о вас знать.

— Да, господин штабс-капитан, пока вам ничего не известно. Боюсь, что об этом вы узнаете от своего человека только завтра… Но будет поздно.

— Почему вы так уверены? — насторожился Муравьев.

— Очень просто. Понятно, что мой арест и сведения — дело рук вашего агента. Из требований конспирации я дал связному команду сообщить о срочном сборе членам ревштаба буквально за час-полчаса до условного времени и боюсь, что ваш протеже не успеет с вами связаться.

«Логично», — отметил на полях своих размышлений Алексей Петрович и поставил мысленную птичку-галочку.

— Короче, товарищ Учитель!

— Мне необходимо алиби. Я сообщаю вам адрес и час подпольной явки. О моем аресте еще никто не знает, кроме вашего поверенного в наших делах. Но вечером это станет уже известно всем, и тогда никого не поймать.

— Итак… — с досадой перебил штабс-капитан, играя прокуренным мундштуком.

— Вы привозите меня по нужному адресу. Дом, разумеется, будет незаметно окружен. Дадите мне время открыть совещание, а затем публично арестуете вместе со всеми. Получится, что я ни при чем, а завтра мне удастся бежать с вашей помощью. Все.

— Браво, товарищ эсдек.

— Когда в руках весь штаб, — продолжал Круминь, — все вопросы отпадут сами собой.