Татьяна Булатова

Стрекоза ты моя бестолковая

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

На Марфу Васильевну Соболеву жалобы писали с завидным упорством. И в домоуправление, и в общественный пункт охраны порядка, и в отделение милиции, и в санэпидстанцию. Куда можно – туда и писали. И правильно делали! Мыслимое ли дело?! В однокомнатной хрущевке и одному-то человеку дышать нечем, а здесь – больше двух десятков кошек! А может, и трех. Говорят, когда эту сумасшедшую психиатрическая бригада силком из квартиры выволакивала, со счета сбились.

В общем, как только Марфу – в машину, соседи – к дверям. И давай кричать на участкового Куруськина, предусмотрительно перекрывшего вход в Марфины чертоги:

– Открывай дверь, начальник. Открывай! Мы это гнездо крушить будем. Сколько лет мучились – вонь эту терпели, здоровье теряли, нервы портили!

– Не могу, граждане! Права не имею. Вдруг – вернется, а тут все раскурочено. Кто отвечать будет? Я?!

– Ты власть – ты и отвечай! – Разгоряченные жильцы стеной пошли на участкового. – А если внутри кошки остались? От голода сдохнут – вонять начнут. Все равно милицию вызывать придется и дверь взламывать.

– И взломаем! – с готовностью пообещал лейтенант. – Санкция будет – любую дверь взломаем!

– Когда-а-а-а?

– Да откуда я знаю когда! – взвился Куруськин, но быстро успокоился и, прижав к груди кожаную папку с документами, пояснил: – Дохлая кошка – это вам не труп! Никакого преступления в ее смерти нету. Столько лет терпели, еще пару недель подождете, пока бумага из Карамзинки не придет: что так, мол, и так, оставлена ваша Марфа Васильевна на принудительное лечение до конца своих дней.

Слово «Карамзинка» на митингующих произвело отрезвляющее действие: психиатрическая больница имени Н. М. Карамзина – заведение серьезное, с ним не поспоришь. И только Нина Жданова – старшая по подъезду – грудью пошла на участкового, раздувая ноздри:

– Пока бумага из Карамзинки дойдет, как бы ты, Анатолий Сергеич, без погон не остался. Сейчас вот печать на дверь поставишь, а там – труп, потому что психованная наша здесь не только ночлежку для кошек устроила, а и всяких разных привечала, что под лавками в парках ночуют или в подвалах прячутся. Смотри, начальник!..

Немного подумав, лейтенант, не меняя местоположения – перед дверью, нерешительно переступил с ноги на ногу и нехотя предложил:

– Что ж, осматривать будем?

– Будем, Анатолий Сергеич, – блестя глазами, выдохнула Жданова и возглавила отряд столпившихся около проклятой двери соседок.

– Без понятых не положено, – участковый пытался следовать букве закона. – Понятых надо брать. Кто, граждане, пойдет в понятые?

Вместо ответа на вопрос поднялся лес рук.

– Столько понятых не бывает, – покачал головой Куруськин и, строго посмотрев на желающих, скомандовал: – Гражданка Жданова, гражданка Сидорова и вы (он обратился к управдому Гаврилову), Петр Вениаминович, пройдемте со мной…

– А мы? – заволновались ощущавшие свою причастность к происходящему соседи.

– Не положено, – отрезал участковый, распахнул дверь и шагнул через порог.

Так и есть – пушистыми брызгами врассыпную бросились кошки, схоронившиеся в квартире, пока из нее вытаскивали горячо любимую хозяйку.

«Правы, черт побери!» – вынужден был признать Куруськин, незаметно переглядываясь с печальным управдомом Гавриловым, судорожно прикладывающим к носу скомканный несвежий платок: вонь стояла страшная!

Первым замутило Петра Вениаминовича, но он мужественно сдерживался ввиду своего служебного положения. Другое дело – Сидорова. Взглянув на скорчившееся начальство, она легко ретировалась из квартиры, невзирая на возложенные на нее полномочия.

– Ну что там, Люда? – тут же окружили ее женщины: – Правда, что ль, труп?