— Можно провести сравнительное исследование, но только при наличии самих перчаток, — объяснил Лазарчук. — Нет перчаток — нет исследования. Нет исследования — нет экспертного заключения. Нет экспертного заключения — нет улики.
Он сунул зябнущие руки в карманы и ушел в большой дом, но, едва скрывшись за дверью, снова выглянул и призывно махнул рукой:
— Эй, вы, трое! Давайте сюда, для предметной беседы!
— Извини, но нас не трое, а четверо! — крикнула я в ответ, показав на Масяню.
Идти на допрос с ребенком я не могла, оставить малыша одного во дворе — тоже. Колян с Иркой послушно потопали к дому, а я заняла нагретое мужем местечко на лавочке, попросив:
— Пришлите Дину мне на смену, пусть погуляет с ребенком, пока я буду на допросе!
Капризная красавица приступить к роли няньки не спешила, и некоторое время мы с Масяней оставались вдвоем. Ребенок развлекался тем, что прыгал со скамейки в большой сугроб, а я предавалась размышлениям. Их нарушили чьи-то размеренные шаги. Я обернулась, рассчитывая увидеть Дину, но это был Анатолий.
— Я отдал вашему другу кольцо, — сказал он, присаживаясь рядом со мной. — Мне показалось, он обрадовался.
— Еще бы! — с пониманием хмыкнула я. — Это Зинулино обручальное кольцо — не просто драгоценное украшение, а улика. Оно доказывает, что кое у кого был серьезнейший мотив для убийства Зинули.
— Вы имеете в виду Екатерину Андреевну? — буднично спросил Анатолий.
— Катьку?! Вовсе нет! — От неожиданности я аж подпрыгнула на лавочке. — Я имела в виду Тараскина! Это ему было выгодно немедленно избавиться от Зинули. Ведь после женитьбы на Катерине и смерти компаньона он становился полноправным хозяином бизнеса, а с новоявленной супругой Курихина пришлось бы делиться, она имела законное право на долю наследства.
— Так ведь и Катерине Андреевне не с руки было делить батюшкино наследство с Зинаидой Викторовной!
Я открыла рот. Такая мысль мне в голову не приходила.
— Да нет, при чем тут Катька, это все Тараскин! — помолчав с полминуты, растерянно забормотала я. — Сигареты, коньяк, вымытые чашки — все указывает на него!
Звучало это, надо признаться, неубедительно и бессвязно. Анатолий посмотрел на меня участливо, как на безобидную тронутую, и поднялся с лавочки.
— Пойду займусь квадроциклом, — сказал он. — Придется повозиться, чтобы привести его в порядок.
— А что с ним такое? — спросила я исключительно из вежливости, так как в квадроциклах разбираюсь еще меньше, чем в бриллиантах. — Сложный случай поломки?
Анатолий запросто мог сказать, что у машины, например, открытый перелом заднего крыла, я бы поверила, но мой собеседник был лишен остроумия.
— Сложный случай? — повторил он. — Скорее, странный. Сахар в бензобаке!
А вот это, как ни странно, было мне понятно, про такое я читала в каком-то детективе. Там один нехороший человек под покровом ночи насыпал в бензобак машины сладкий песок, после чего автомобиль не удалось завести.
— А Лазарчуку вы об этом говорили? — встрепенулась я.
Случайно полученная информация открывала новые перспективы детективного расследования.
Лазарчук, словно почувствовав, что его вспомнили, вышел на крыльцо большого дома с охапкой перчаток, положил их на ступеньку и громко крикнул мне:
— Разбирайте!
Я рысью сбегала к крыльцу, перенесла все перчатки к своей лавочке и принялась сортировать их. Однотипные белые перчатки я складывала кучкой, предварительно заглядывая на изнанку манжет.
— О квадроцикле меня пока не спрашивали, — пожал плечами Анатолий, ответив на вопрос, о котором я уже забыла. — Я иду на допрос в третьей очереди, после вас.
— Правильно, дамы вперед, — пробормотала я.
Анатолий ушел, а я осталась додумывать эту свежую мысль, — про дам, вернее, одну даму, которая выступила вперед, на первый план моего частного детективного расследования.
И снова от раздумий меня отвлек тяжелый топот.
— Папка! — Масяня, увидевший бегущего к нам Коляна раньше, чем я, обрадованно закричал, всплеснул руками и рухнул с лавочки. Следующие его слова прозвучали уже из снежной кучи:
— Ты откуда?
— Оттуда! — коротко ответил Колян и кивком указал на большой дом.
Одной рукой он вытянул из сугроба Масяню, другой сдернул с лавочки меня.
— Ты уже? — спросила я в той же лаконичной манере, интересуясь, успел ли супруг пообщаться с операми.
— Отмучился! — подтвердил он. — Давай же, Кыся, дуй быстрее в пыточную камеру, а то господа дознаватели начинают сердится.
— Что, уже щипцы приготовили? — притворно испугалась я.
— Щипцов я не видел, но слышал, как орет в соседней комнате твоя подруга, — Колян поежился. — Кажется, там кого-то пытают.
— Мася, погуляй немного с папочкой! — скороговоркой сказала я и побежала в дом.
Спешила я не потому, что боялась рассердить любознательных оперов своим промедлением, а потому что желала поскорее прояснить судьбу подруги. Отчего она, собственно, орет, неужели от боли? Не пытают же ее там, в самом-то деле?