Стрела Купидона

Всего несколько человек лениво плавали в бассейне или наслаждались солнцем у его края. Они уселись за столом под полосатым зонтом и потягивали прохладный лимонад через соломинки.

— Когда я вырасту, я буду жить в Греции всегда и буду археологом.

— Это должно быть ужасно тяжелая работа, особенно когда стоит такая жара, как сейчас.

Он рассмеялся через стол. У него были темные глаза, как у его отца, но другого цвета. Его кожа была кожей северного человека, с веснушками, вольно рассыпавшимися по его носу. Она, должно быть, была симпатичной, молодая женщина, которую так любили… Боль за всех за них охватила ее — за Ника Уоррендера, за Янни, за Джули… И за саму себя, которая никогда не знала любви.

— Твоя бабушка ищет тебя везде, — откуда-то сзади раздался голос Ника Уоррендера, который беззвучно подкрался к ним в мягких кроссовках. — Манолис сказал мне, что ты здесь, но я отказывался этому верить.

Паника Янни была смешной: — Эмма сказала мне, что все будет в порядке, если я буду ее гостем.

Ник сурово кивнул:

— Я понимаю.

— Она была Ариадной и помогла мне выбраться из Лабиринта — дала нить.

Ник отодвинул стул и сел:

— Итак, Минотавр повержен?

Только сейчас он позволил себе посмотреть через стол в ту сторону, где сидела Эмма. Потом он улыбнулся, и Эмма с внезапной пугающей ясностью поняла, почему она сопротивлялась поцелуям Уолтера Фередэя накануне вечером. Она чувствовала, что не в силах пошевелиться, и щеки горят. Стало тяжело дышать. Это уж совсем смехотворно! Так это не случается! Она была рассудительной и хладнокровной Эммой Лейси. У нее, должно быть, солнечный удар.

Манолис, бармен, поставил перед ними три стакана лимонада.

Ник Уоррендер сказал:

— Ваше здоровье! Это правда, Янни мне сказал, что ты никогда не была в Кноссе?

Она должна была сидеть, потягивать лимонад и каким-то образом поддерживать беседу о Кноссе и археологии на Крите. Она с трудом потом могла вспомнить, что именно она говорила. Но никто не спросил с беспокойством:

«Вы не больны? Вам не дурно?» Никто, очевидно, и не заметил, что для девушки под полосатым зонтом весь мир перевернулся вверх дном.

Когда его стакан с лимонадом опустел, Ник Уоррендер сказал:

— Хорошо, Тесей. Возвращайся к Yiayia, а меня ждет работа.

Он подбросил меч, и Янни поймал его.

— Скажи спасибо мисс Лейси. Пошли! Я понесу остальное обмундирование.

Янни бросился наутек, рассекая воздух своим мечом. Ник Уоррендер собирал вещи своего сына.

— Я прошу прощения, что он снова надоедает. Мы не разрешаем ему бывать там, где гости отеля.

— А он не надоедал мне. Это я вмешалась в его игру, когда он отделывал Минотавра. Было очень мило с его стороны позволить мне участвовать.

Он снова улыбнулся, и она отвернулась. Значит, это была правда. Значит, это случилось! Ее поразило это безумие. Древние греки представляли себе в таких случаях стрелы, пущенные богом.

— Я действительно огорчен, что вам так до сих пор и не удалось поговорить с Марией. Ее отцу очень плохо. Они отвезли его в больницу в Гераклион.

— Пожалуйста, — сказала она, — не беспокойтесь об этом. Потом, когда все пойдет на лад…

— Да, конечно, потом. Мне было приятно слышать, что вы остаетесь. А сейчас, я прошу извинить меня…

— Конечно, — она все еще не смотрела на него. Молодая парочка дурачилась в бассейне, хватая друг друга за ноги. Эмма едва слышала, как он ушел, беззвучный в своих белых кроссовках. Потом она обернулась и наблюдала, как он прошел мимо стены, увитой розами и вошел в отель. Она уронила голову на руки и так и осталась сидеть за столом. «Я влюбилась в мужчину и хочу, чтобы он любил меня. А он ни в малейшей степени не собирается этого делать. О Боже, как это случилось со мной? Я разговаривала с ним всего несколько раз. Я едва знаю его». Но это была неправда. Она знала его. Что-то в глубине ее существа отзывалось на нечто в глубине его. Но что ей оставалось делать? Что могла сделать девушка?

В каком-то оцепенении она дошла до номера леди Чартерис Браун. К четырем часам, как договорились. Старая леди все еще была уставшей после утра, проведенного в городе, и была лишена всякого желания предпринять еще одну поездку.

— Я не желаю есть ни в одной из твоих гадких таверн сегодня вечером, — сказала она.

На обратном пути Эмма сделала заказ на вечер у обходительного молодого человека.

Ей было интересно, в каком родстве состоит он с Ником. Сводный брат? Муж сестры?

Город все еще был словно в полудреме от полуденной жары. В Бюро информации она получила список домов, где сдавались комнаты и карту города, и начала систематично прорабатывать адреса. Она ходила вверх и вниз по крутым улочкам в верхней части города. Она взбиралась по узким переулкам, чьи ступени были выбелены и украшены цветущими лилиями и гвоздиками в зеленых горшках. Домовладельцы демонстрировали дружелюбное участие, когда она доставала фотографии Алтеи. Но для Эммы оказалось довольно сложно разбирать их греческий с сильным критским акцентом. Правда, это едва ли имело значение, так как никто не признавал девушку на снимках. Похоже, никто не видел молодой англичанки.