Читаем Стрела, монета, искра полностью

Стрела, монета, искра

— Ага, — пробурчал Снайп. — Мало того, что мы помогаем лордам проворачивать их делишки, так еще и с опасностью для себя.

— Торговля — всегда опасность, — отбил Хармон.

— Но не такая! Когда это мы возили товар, за который могут перебить нас всех, даже детишек?

Джоакин был слишком счастлив, а Доксет — слишком навеселе, но остальные уставились на Хармона укоризненно и с подозрением.

— Я же сказал, это не надолго, — примирительно ответил торговец.

— Сколько еще?

— Ну, первый покупатель — в Солтауне. Двинемся в объезд, недели за две доедем.

— А если первый не купит?

— Тогда второй — в Лабелине, это еще неделя. Третий уже в Короне живет, но до него не должно дойти. Кому–то из первых двух я продам товар. Вы же меня знаете.

— Знаем… — процедил Снайп. — Сколько?

— Я же сказал — наибольшее, три недели.

— Нет, хозяин, денег сколько?

— Ну, как сторгуемся… Эфесов двадцать, может быть, нам достанутся, а остальное — графу.

— Двадцать золотых? Хармон–торговец рискует головой за двадцать золотых? Вы за год тридцать делаете!

Снайп искривил губу, обнажил резцы. Луиза склонила голову набок, внимательно глядя на торговца.

— Ну…

— Двадцать, хозяин?

— Ну… полсотни… — Да–аа?..

— Сто. Если сторгуюсь, как надо, выйдет нам прибыли сто золотых эфесов.

— Эх, хозяин… — Снайп сплюнул вбок. — Лорды врут, как собаки. Это не новость. Но вы–то купеческого роду!..

Вмешалась Луиза, будь ей неладно:

— А сколько нам из этих денег достанется?

— Вам? С чего бы? Я вам каждый месяц жалованье плачу, оно не зависит…

— Нас всех чуть не продырявили, вот с чего. Да не забудьте, это я уговорила вас поехать в Излучину и прочесть то письмо, а Джоакин спас вам шкуру и товар.

Хармон понимал: стоит единожды дать слабину — придется потом всякой прибылью с ними делиться. Но, какая разница? Один черт, эта сделка — последняя.

— По два золотых каждому.

Луиза склонила голову, Снайп сказал: «Пф!..»

— По три. Луизе четыре, Джоакину — пять.

— И детям?

— Детям? Что они сделали?

— Рисковали, как и все.

— Ладно, детям — по эфесу. — Хармон повысил голос, пресекая дальнейший разговор. — И все, довольно! Надоели вы! Ложимся спать. Будете хорошо служить — может, после сделки еще чего добавлю.

Хармон проснулся утром от звуков, что доносились из задней половины фургона. Звуки были весьма характерного свойства. Они ясно давали понять, что Полли с Джоакином сумели уговорить Снаипа уйти спать в телегу к Доксету, а уютную норку между мешками в фургоне оставили за собой.

«Ну, и дура! Купилась на хвастовство!» — хотел было подумать Хармон, но подумалось ему другое: «А ты посмотри–ка лучше на себя глазами девушки. Кто ты будешь? Старый трус, скупердяй и обманщик, вот кто». В другое время было бы ему все равно, кто и что о нем думает. Но сейчас, под те самые звуки из–за ширмы, Хармон с досады принялся спорить сам с собою.

Скупость? Это не скупость, а расчет. Даже граф говорил, что расчет во всем нужен, а граф знает жизнь — иначе как бы он управлял восемью городами?..

Ложь? Ну, а как тут не соврать? Сказать людям напрямую, что ношу за пазухой сорок тысяч золотых? Ага, конечно! За такой куш сам же Снайп меня прирежет — с него станется!

Трусость? Так ведь не трус я. Все согласны, что не водилось прежде за мной такого. А в этот раз иначе вышло, потому, что Предмет. Можно даже сказать, что не столько я за себя боялся, сколько за Него. Помереть и потерять святыню — это все равно, как умереть дважды. Даже хуже.

Хм. Так это что же ты, брат Хармон, хочешь сказать? Что Священный Предмет — творение богов — сделал из тебя труса и лжеца? Может ли быть такое, чтобы святыня портила душу человеку?.. Не знаю. Отец Давид — тот знал бы. Что бы он сказал на это?..

За полотняной ширмой и стенкой из ящиков с альмерской посудой сладко постанывала Полли из Ниара. Хармон думал с кислой миной на лице: я прекрасно знаю, что сказал бы отец Давид. Мы с ним говорили когда–то о Священных Предметах, и сказал он вот что: «Предмет — как зеркало: отражает то, что есть в душе обладателя. Если ты славен и благороден, святыня отразит и преумножит твою славу и благородство. Так с Праматерями было. А если ты жаден и труслив, в Предмете жадность и трусость отразятся, многократно увеличенные».

— Нет, — сказал мысленно Хармон, обращаясь не то к себе, не то к святыне, — это не мое отражение, ошибка. Вот увидите: когда получу деньги, заживу иначе. К слугам буду щедр, с женой — честен. А еще, хорошую сумму пожертвую на церковь. Монет сто… нет, даже триста!

Полли ахнула за перегородкой, Джоакин не то застонал, не то зарычал, девушка ахнула снова.

— Ага, я буду честным, щедрым, все такое. Праматери будут мной довольны… — завершил свою мысленную речь Хармон–торговец. — Но начну не сейчас, а чуток погодя. Сперва улажу некоторые дела.