Стрела (Плененный любовью с исправлениями)

Она чувствовала, что краснеет в самые неподходящие моменты. Когда была в кухне с Этти, наблюдая за приготовлением поросенка, и одна из служанок упомянула, с каким нетерпением ждет праздника. Когда девушка спросила, рада ли Кейт тоже, то ее щеки вспыхнули вовсе не от мыслей об угощении.

Страдания Кейт только усилились, когда долгожданный праздник начался. И хотя хозяйские обязанности Грегора не оставляли ему времени на разговоры, она сидела рядом с ним за столом, и не однажды его рука будто случайно касалась ее, предплечье задевало грудь, а бедро прижималось к бедру, заставляя Кейт подпрыгнуть. Его дядя Малкольм, глава Макгрегоров, сидевший по другую сторону от невесты, не раз бросал на нее странный взгляд и, наконец, спросил, в чем дело. Метнув укоризненный взгляд в направлении Грегора, Кейт отодвинулась от последнего на несколько дюймов.

Но расстояние не слишком помогло. Каждый раз, когда их взгляды встречались, Кейт видела выражение лица Грегора и краснела до корней волос. Она не раз сбивалась с мыслей, отчего постыдно теряла нить разговора с бесконечным потоком поздравлявших ее людей.

Во время танцев после обеда стало еще хуже. Грегор не упускал ни одной возможности дотронуться до нее. Рука задерживалась слишком надолго… прикосновение к талии во время очередной фигуры. К концу первого танца она раскраснелась, задыхалась и была так возбуждена, что, ей казалось, все видят, как невесте натерпится стащить с жениха темно-синюю бархатную тунику и довести его до потери сознания. Угрожающе выглядящий пират Лахлан Макруайри подхватил Кейт однажды и посмотрел на нее, подняв одну очень темную бровь – она могла бы поклясться с усмешкой. Кейт пришла в такой ужас, что мечтала забраться под стол, дабы спрятаться от посторонних глаз.

К сожалению, не она одна смотрела на своего суженого так, словно не может его дождаться, чтобы проглотить. Обычная стая женщин слетелась к его ногам. Но Грегор не давал Кейт повода ревновать. Хотя он вел себя по обыкновению очаровательно и вежливо со всеми танцующими дамами, фривольные взгляды и прикосновения были предназначены для нее одной. Только когда она увидела его танцующим с Шинейд, то ощутила укол чего-то похожего на ревность. Может, Кейт понадобится больше времени, чтобы забыть о том поцелуе.

Но она быстро поняла, что ей не о чем волноваться. Щит недосягаемости, который отделял Грегора от остального мира, вернулся на место. Прошло так много времени, что Кейт почти забыла, каково это. Но с ней он им не пользовался. Она одна смогла пробиться сквозь его броню.

К тому времени как зажгли люстру, Кейт не могла дождаться окончания праздника и наступления ночи. Она собиралась заставить Грегора поплатиться за все поддразнивания.

Но Грегор не заставил ее ждать. Вскоре он подошел к ней сзади, пока она разговаривала с Джоном, и пробормотал ей на ухо: «Вино».

Кейт не требовалось спрашивать, что он имел в виду. Уголком глаза она заметила, как Грегор скрылся за перегородкой, ведущей в небольшую комнату, где хранилось вино.

Пульс Кейт участился от предвкушения. Она практически слышала резкий древесный запах бочек. Практически чувствовала его губы на своей шее, прикосновения его кожи, тепло и твердость его тела…

Им следует поторопиться, если не хотят, чтобы их хватились. Но почему-то спешка только усиливала предвкушение.

Кейт подождала, как ей показалось, достаточно долго, прежде чем выскользнуть вслед за ним.

Однако она сделала всего несколько шагов, когда услышала кого-то позади и обернулась. Она застыла, тело невольно подготовилось к неприятному разговору.

– Вот ты где, Катрина, – произнесла Шинейд невинно, словно они встретились случайно.

Кейт оглянулась вокруг, с удивлением не заметив ее верных приспешниц.

– Ты искала меня, Шинейд? – Она мило улыбнулась. – Странно, что ты меня не заметила. Я сидела за столом рядом с лэрдом.

Кейт должна была признать, что видеть злость на лице женщины, чьи ядовитые слова мучили ее годами, доставляло ей почти детское удовольствие. Но оно скоро сменилось сожалением. Она не должна позволять Шинейд так ее задевать. Кейт не была недоброжелательной или злорадной.

По крайней мере, обычно. Но что-то в этой женщине вызывало в ней худшие чувства. Насмешки Шинейд, ее вечные придирки, ее снисходительность и неприязнь напоминали Кейт о ее детстве и о том, что она была безродным ублюдком – ребенком, который отчаянно боролся за место в мире, смотревшем на нее свысока. Место, которое стало значительно хуже, когда человек, которого Кейт считала идеалом, бросил ее.

Взгляды Шинейд заставляли Кейт чувствовать себя ничтожеством, отчаянно пытавшимся доказать остальным свою значимость. Она чувствовала себя как пятилетний ребенок, который, получив красивое платье, считает себя принцессой.

От этого ей хотелось сорваться. Хотелось злорадствовать и опуститься до отвратительного уровня Шинейд.