Стрелки часов

Я удивленно смотрел на него: как легко он воспринял мое предложение! Я ожидал другого…

— Так мы спасем и его и себя, — прошептала Майя и ободряюще улыбнулась мне, как в прежние времена.

Жена Степ Степаныча задумчиво смотрела на мужа, опершись на руку. Может быть, она гадала, вспомнит ли он ее после «смыва». Все они делали вид, что не боятся опасности и не знают, кто в ней виноват. И я подумал: не является ли наивысшим достижением человека умение правильно воспользоваться правом выбора, сделать верный ход в шахматной партии после того, как уже сделано столько ходов наобум?..

* * *

Этот странный рыжий человек, сухощавый и гибкий, как юноша, с широкими плечами и тонкой талией, ожидал Меня в моем доме.

— Только взгляни, какой прекрасный гравилет я тебе предлагаю! — сказал он, увлекая меня на эскалатор. — Собственная конструкция, автопилот руководствуется и твоими желаниями и безопасностью.

Он тащил меня к гравилету, а я пытался вспомнить, где его видел и как его зовут. И поэтому, когда он спросил: «Берешь?»- я согласно кивнул головой.

Его веснушчатое задиристое лицо ослепительно заулыбалось, показав крепкие белые зубы.

— Спасибо за подарок! — воскликнул он, и я не понял, на что он намекает и чего от меня хочет за свой аппарат.

Я растерянно смотрел на него, и вид у меня был, наверное, не очень умный. Он еще несколько раз поблагодарил и направился к такому же аппарату, как и подаренный. Но внезапно остановился и снова подошел ко мне. На его лице с острым птичьим носом отражалась нерешительность.

— Позволь спросить тебя… — начал он и, дождавшись кивка, продолжал: — Видишь ли, мне когда-то автомат сообщил о совершенно непонятных людях, живших уже в двадцатом веке. Они назывались фашистами…

Он умолк, и губы его дрожали. Но он не обратил на это внимания. Как видно, этот человек не знал о том, что его губы способны дрожать. Я не понимал, почему он так волнуется из-за событий далекого двадцатого века.

— А потом то же самое мне рассказал дед. И еще о нашем предке, имя которого не сохранилось, так как оно недостойно памяти. Сначала ею называли грабителем — он занимался тем, что входил в чужие дома и забирал одежду…

На его дрожащих губах мелькнула улыбка, а я но видел в том, что он рассказывает, ничего смешного. Потом понял: он не помнит того, что помню я. Именно поэтому он улыбается, вспоминая о воре.

— Его схватили, изолировали в специальном доме, где стены были непрозрачны, а на вырубленных в них квадратах имелись железные решетки. Снова на один лишь миг его губы сложились в слабую улыбку. — А потом другие люди освободили его, приняли в свое общество. Он стал фашистом, служил начальником лагеря. Это был лагерь, куда людей сгоняли насильно. — Больше он не улыбался. — Дед рассказывал, что тот предок сжигал в печах живых людей и получил за это крупный чин…

Волнение рыжего все возрастало. Как видно, он готовился заговорить о самом важном. В воздухе пахло серой и цветами. Его светло-голубые глаза с испугом смотрели на меня.

— Ты ведь жил ненамного позже того времени, должен знать… Дед говорил, что они внешне были как мы, так же улыбались, любили своих детей. Те, что сжигали в печах людей… Правда ли это?

Я уловил в его взгляде слабую надежду. Пальцы то сжимались, то теребили ткань костюма.

— Да, — сказал я, — это правда.

Надежда в его взгляде начала угасать. И все же он отчаянно цеплялся за нее:

— Видишь ли, я, конечно, как все, немного знаком с биологией и медициной. Но в основном, если помнишь, я конструктор.

Теперь я вспомнил. Его звали Гей. Он создатель «Поиска». Я видел его в тот день, когда «Поиск» стартовал с космической базы. Гей стоял на опускающемся наблюдательном пункте и все тянул голову вверх, чтобы еще и еще видеть свое детище, которое сейчас унесется к звездам. Он казался мне человеком огромного роста, его лицо было неистовым, а глаза зоркими, как следящие приборы. Мне даже не верилось, что сейчас передо мной стоит тот самый человек.

Как ни трудно ему было, но он решился высказать:

— У нас в роду все темные, а у меня волосы рыжие, как у того предка. И глаза светло-голубые. Как у него. И когда работа не клеится, у меня бывают припадки ярости, такой же темперамент, возбудимость. То, что называют неуравновешенной психикой. Случаются минуты, когда я способен разорвать чертежи, нагрубить товарищу. Понимаешь?

Он заглянул мне в глаза. И я понял, что он еще не сказал самого главного, что он боится не за себя.

— У меня есть сын. И внешне он очень похож на меня… Что будет, если он окажется слабым и не сумеет подавить в себе наследственную память? Я что-то слышал о наследственных вспышках раз в несколько поколений…

Наконец я понял, чего он боится. Теперь пришла моя очередь улыбнуться, и его лицо сразу же просветлело, как будто моя улыбка осветила и его.

— Это не передается по наследству, — сказал я таким тоном, чтобы у него не осталось сомнений.

Мне казалось странным, что какой-то там фашист мог быть похожим, хотя бы и внешне, на создателя «Поиска». Но разве безразличие природы имеет границы?