Стрижи

Я встал со стула и, достав сигареты, которые взял с собой для полноты эффекта, хотя уже давно не курил, попросил у Ольги зажигалку.

Примерно год тому назад вошел в силу антитабачный закон.

– Здесь нельзя курить.

– А я и не собираюсь курить, я хочу прижечь тебе лицо.

Она ничего не сказала, я тоже – и, сохраняя величайшее спокойствие, вышел на улицу.

21.

Вот фраза Клайва Стейплза Льюиса, выписанная мною в черную тетрадь «Молескин»: «Задача современного воспитателя не в том, чтобы вырубать леса, а в том, чтобы орошать пустыню».

Сегодня был последний день учебного года. Завершился он праздником с музыкальными номерами и так далее, но я на него не пошел. Директриса наверняка уже отметила мое отсутствие.

Меня не удивило, что как-то непривычно много учеников улыбались мне в коридорах и на школьном дворе, а некоторые, особенно склонные к подхалимажу, еще и пожелали хорошо провести каникулы. Я завоевал всеобщую симпатию тем, что щедро раздавал пятерки и четверки, а также принял экзамен у тех, кто этого не заслуживал. Ребята, конечно, быстро обо мне забудут, но все-таки хотелось оставить в их памяти добрый след.

Я провел свой последний школьный день как ороситель пустынь – и при этом то и дело смеялся без всякой причины. Что бы я ни услышал рядом, на все отвечал радостной улыбкой. Мне уже давно не доводилось столько смеяться. Но другого способа скрыть терзавшую меня грусть я не придумал. Грусть, похожую на воду, капающую из плохо закрытого крана. Кап, кап, кап… Грусть усердную и пронзительную, которая начала капать у меня в душе с самого раннего утра.

В учительской мои коллеги возбужденно рассказывали, кто и где намерен провести каникулы. И я не услышал ни одного, кто бы не собирался порадоваться морю. Мои планы никого не интересовали. Тем лучше. Так мне не пришлось ничего выдумывать.

Затем я представил, как было бы забавно взглянуть на их лица, если бы я решился сказать правду.

Директриса, вытянув шею, со злым начальственным блеском во взгляде бродила от одной группы к другой. Она словно говорила: «Сейчас вы разбегаетесь, но в сентябре вернетесь и узнаете, кто здесь главный».

Расставив оценки, я несколько минут просидел в классе один. Сколько лет, сколько историй, сколько пустынь. Я взял мел и нарисовал в углу доски круг. Рисунок ничего не означал, ему было суждено стать моим последним поступком в качестве школьного преподавателя. Замерев у открытой двери, я сказал себе: «Перешагнув этот порог, ты перестанешь быть учителем». Я вообразил, будто ноги не хотят меня слушаться. Наконец, преодолевая их сопротивление, заставил левую двинуться вперед. Правая по-прежнему была словно прибита к полу классной комнаты. Пришлось силой заставить ее шагнуть в коридор. И я, ни с кем не простившись, направился к стоянке.

22.

Хромой как-то сказал:

– Мы должны беречь Агеду, потому что никто кроме нее не прольет по нам ни одной слезинки.

Сегодня суббота, и я отправился вместе с нашей подругой покупать ей одежду. Раз обещал, обещание надо выполнять. Она, вне всякого сомнения, всерьез отнеслась к мысли улучшить свой внешний вид. И с гордостью показала голую подмышку. Чуть позже Агеда по какому-то поводу снова упомянула Амалию. Я попросил – пожалуйста! – не напоминать мне о бывшей жене. Агеде нравится сравнивать себя с ней – это что-то вроде самобичевания и переизбытка скромности и начинает меня раздражать.

– Если ты задумала стать похожей на мою бывшую жену, тебе придется искать себе другого стилиста.

Кажется, она чуть не заплакала. Но после нескольких минут тяжелого молчания, наверное, поняла, что не стоит бередить чужие раны, и с кислой физиономией извинилась.

Вчера вечером я поискал в интернете магазины одежды – не роскошные и не молодежные, – которые располагались бы где-нибудь поблизости. От больших магазинов я сразу отказался. Считается, что настоящий эксперт никогда не ищет легких путей. Я остановил свой выбор на магазине под названием Punto Roma на улице Алькала – не только из-за удобного расположения, но и потому, что, судя по фотографиям, там имелась одежда, предназначенная для дам возраста Агеды. А еще потому, скажу честно, что не собирался заниматься поисками магазина до рассвета. Так или иначе, но с магазином я попал в точку, и отныне Агеда считает меня великим знатоком моды, достойным на равных говорить с Джорджо Армани или Карлом Лагерфельдом, если бы тот был еще жив. Стоит ли возвращать ее с небес на землю?

Агеде трудно на что-то решиться, и я искренне восхищаюсь профессиональным терпением продавщицы, которая не перестает улыбаться и давать нужные объяснения. Агеда размышляет вслух. Не в том смысле, что она вслух высказывает свои мысли по мере того, как они приходят ей в голову; нет, просто для нее мыслить и говорить – одно и то же, и я даже подозреваю, что иногда говорение предшествует у моей приятельницы думанию. Зато благодаря этому ты имеешь прямой доступ к ее мыслительным механизмам, выложенным напоказ, как внутренности прозрачной рыбы.