Строчка до Луны и обратно

— Ничего, — сказал отец, — в этом есть и своя польза. Торговля стала живей поворачиваться. Сейчас в магазине и приличную картошку почти всегда купишь, и капуста хорошая. Моченые яблоки. Зиму перебились.

— Зато какой у нас, дедушка, балкон! — снова похвасталась Наташка. — Посмотри! — И распахнула дверь.

— Знатно, — похвалил дед. — Будто корабль… А мы, как на палубе. В сорок втором довелось мне, пехоте, транспорт из Мурманска сопровождать. Тоже стоишь, а море — глазом не охватишь… А это что за посудина привязана? — неожиданно сказал дед, посмотрев на ведерко с цыплятами.

— Вот оно где! — обрадованно сказала Наташка и на меня уставилась: — Зачем привязал?

Отец, стоявший сзади, многозначительно усмехнулся:

— Насколько я понимаю, это — филиал местного почтового отделения. Пресс-центр, так сказать. Петя, можешь внести ясность?

— Алексей, перестань! — сердито сказала мама. — Идемте, завтракать будем.

Дед, видно, что-то усек, положил руку мне на плечо, еще и по спине похлопал:

— Гляди орлом, Петруха!.. А хорошо тут у вас, — сказал он и посмотрел на далекий синий лес, на голубую полоску реки, протекавшую километрах в трех отсюда, впереди леса. — Далеко видно.

— Сначала на девятом этаже предлагали квартиру, — сказал отец. — Еще бы лучше вид был. Да мы отказались.

— И верно сделали, — одобрил дед. — Куда это, под самые небеса! Оно, поближе к матушке-земле, — надежней. Зачем девятый? Разве что в дали далекие поглядеть.

— А можно посмотреть с крыши, — сказал я. — Чердак в нашем подъезде открыт. Мы с ребятами лазали. Там лестница железная. Подняться…

— Мне вакурат по чердакам и лазать! — засмеялся дед. — Приеду в деревню — что, спросят, видел? Город, скажу, с крыши видел. На чердак лазал. Ой, Петруха, барон ты этот самый!..

— Мюнхгаузен, — подсказал я.

— Вот-вот, он самый…

Быстро промелькнули шумные выходные дни, а в понедельник мы с дедом остались вдвоем. Позавтракали, вышел дед на балкон, и вдруг показывает на ведерко:

— Глянь — никак яички снесла какая-то курочка?

Я посмотрел — два шоколадных трюфеля! И листок внизу.

И дед увидел листок. Подмигнул мне:

— Почитай, почитай. Я пока воды напьюсь.

Он ушел, даже дверь за собой притворил. А у меня, кажется, руки дрожали, когда разворачивал бумагу. Но ничего такого особенного в записке не было. «Привет свободному гражданину Петру Доброхотову! Это я, Таня. Просто сообщаю о себе, что я жива и здорова».

Записка и конфеты положены были не сейчас. Недавно накрапывал дождик, на листке блестело несколько капелек.

Я вошел в комнату. Дед, рассматривая за стеклом шкафа чайный сервиз, на меня не взглянул. Но я понимал: ничего не сказать деду нельзя. Просто глупо — не сказать. Будто не доверяю ему, будто он чужой. Да если по правде, то с дедом мы больше всего друзья. Маме, отцу не скажу, а деду как раз и можно.

— Съедим по яичку? — сказал я и, развернув конфету, подал деду.

Он сначала понюхал и отчего-то усмехнулся, качнул головой.

— Такие же… Немецкого офицера, помню, в блиндаже прихватили. Цельный ящик нашли у него таких вот, — дед откусил конфету, пожевал. — Шоколад. Такие же.

Можно было бы расспросить деда, как прихватили офицера, где, когда, но мне уже захотелось рассказать о Тане. И дед ведь понимает, что конфеты не курочка снесла и не с неба они свалились.

— Вкусные, — откусив от своей конфеты, сказал я и, как бы между прочим, добавил: — Девчонка снизу прислала. — Но дед опять ничего не сказал, и я тогда еще добавил: — Приехала недавно, и вот… вроде подружились.

— Что ж, хорошее дело, — обронил дед.

— Красивая она, — сказал я печально.

— Так еще лучше, что красивая.

— Она очень красивая. — Это у меня вышло еще печальнее.

— Не смотрит, что ль, загордилась? — спросил дед.

— Наоборот. Конфеты, видишь, прислала. И пишет, что жива и здорова. Привет передала.

— Никак что-то, Петруха, в голову не возьму, — удивился дед. — Отчего нос-то повесил? Орлом гляди!.. Да я бы… Эх, годочков пятьдесят соскоблить бы… Ну, рассказывай, чего у тебя приключилось?

Я лишь плечами пожал:

— Чего рассказывать? Красивая она. Даже страшно.

— А ты не робей, шустряк-воробей! Чем ты-то плох! Глянь на себя — молодец, гвардейской стати! Весь в меня. А я, Петушок, без вранья скажу: орлом я был. Девки глазами ели. А я не на всякую еще и посмотрю. С разбором. А почему все? Цену знал себе. Вот и ты — гляди орлом-беркутом!

Но, видно, совсем не был я сейчас похож на орла и беркута. Дед нахмурился, доел конфету. Вздохнул.

— Посмотреть бы, что ль, на кралю твою красы неписуемой. Где она живет, внизу?

— Под нами как раз.

— Так пойду, гляну тогда, — сказал дед.

— Что ты! — испугался я. — Тебя же не знает никто!

— Узнают. Какие такие церемонии! Соседи ведь. Это бы я в деревне так в своем доме сидел, носа не казал! Да меня всякая курица еще издали признает… Скажи-ка лучше, спички у нас есть?

— Есть, — ответил я. — А тебе зачем?

Дед одернул перед зеркалом пиджак.

— Нету у нас, Петруха, в доме спичек! Понял? Последний коробок вышел. Понял? Значит, дверь, как и наша? Ладно, пойду спички одалживать.