Строчки – жемчуг. Нанижи их на память

Тоскливая труба. В арбатском переходе

Стоит седой старик, неряшливый на вид.

Мелодию любви старательно выводит

И путает лады, фальшивит и смешит.

Горячая труба иное помнит время

И губы, что в мундштук вжимались до крови́,

И пальцы тонких рук, и их прикосновенье,

Их власть и чистоту мелодии любви.

Что сталось с тем, другим, и с первою любовью,

Куда и с кем исчез заезжий музыкант.

Он променял судьбу – ну, что же – на здоровье.

Не мне его судить. Вот только жаль талант.

Горячая труба не в те попала руки.

Но кто-то из толпы застыл на краткий миг.

Пусть слышатся ему совсем иные звуки, —

Он бросил медный грош – спасибо, мол, старик.

Случайный и чужой, стремительный прохожий,

Ты бросил этот грош – свободен, – проходи…

Но – слёзы на глазах, и губы так похожи,

И тонкие – его – запястья у груди.

Тоскливая труба. В подземном переходе

Неряшливый старик, понурившись, стоит.

Поет его труба и чистый звук выводит,

И плачет о судьбе, пронзительно, – навзрыд.

2002

Памяти Александра Галича

Ах, – нещадно трещали цикады,

О вещах оповещали – не вещных.

Не во щах – верещали – награды,

Не в существенном – в несуетном, вечном…

Мы ж и выбрали тот путь – не пищали,

Освещали его чуть не лучиной.

И стреляли в нас отнюдь не пищали,

Посвящая нас, мальчишек, – в мужчины.

Просвещали нас прямые подонки —

Били морду, материли площадно,

Улещали – мол, какие потомки,

Будьте проще, мол, – просите пощады.

Может, кто-то и просил, – но не чадно,

Обжигая, догорали лучины.

И отметили наш путь беспощадно

Преждевременные наши кончины.

Мы во тьме теперь лежим – и не дышим.

Кто в ПотьмЕ лежит, а кто – под Парижем.

И кладбищенские жирные мыши

Просвещают нас по части престижей.

В той Большой Стране – от края до края

Сколько раз мы собирали котомки…

Но пророчества сбылись вертухая —

Нас давно не вспоминают потомки.

Так о чем там верещали цикады,

О каком таком – несуетном, вечном…

Мы лежим – не ожидаем награды.

Но зажгите поминальные свечи…

2002

Пророк