Когда мне было шестнадцать, меня изнасиловал наш охранник, Аркадий Иванович. Я молила его отпустить меня, не трогать, но несмотря на все усилия, мне не удалось свернуть его с намеченной цели. Хотя, в чем-то мне и повезло: престарелый самец вовсе не был половым гигантом, а был обычным алкашом, работающим в детском доме за копейки, поэтому весь этот принудительный половой акт длился, в общем-то, совсем не долго, если не сказать, что оказался для насильника непростительно коротким.
Я никому не рассказала о произошедшем. Но вовсе не из-за того, что мужчина пригрозил мне расправой, а это было. Просто не хотела лишнего внимания к себе. Но я не забыла. Вынашивала идеальный план мести. Такой, в котором не будет ни единого изъяна. Такой, который принесёт мне свободу от ужасных воспоминаний. Такой, что я смогу освободиться от гнетущей злости, поселившейся в тот день внутри меня.
На все про все ушло около месяца. Я незаметно стащила на кухне нож и была полна решимости. Держала острый металлический предмет под подушкой, до тех пор, пока не настал его черёд. Незаметно, словно тень, я прокралась ночью в каморку обидчика, пока он мирно похрапывал на рабочем месте.
Сильнее сжала в кулаке рукоять ножа, а затем занесла его над Аркадием Ивановичем. Занесла и... Опустила руку обратно. Не смогла. Испугалась. Но не того, что собираюсь лишить человека жизни и не последствий, грозящих мне за это. Себя испугалась. Того хладнокровия и безразличия с которым собираюсь это сделать. Я не находилась в состоянии аффекта, не считала себя жертвой, все что у меня осталось – лишь неприятные воспоминания и гнев на то, что такие люди в принципе ходят по земле.
Я испугалась того, что с такой легкостью на сердце собираюсь лишить этого человека самого дорогого, что есть у каждого из нас, его, пропитанной насквозь спиртным, но все же жизни. Будто это естественное занятие для меня. Будто меня вовсе не терзают душевные волнения по этому поводу. А они и не терзали. Всю ночь я прорыдала в подушку. От отчаяния, обиды за себя. Признать, что я вовсе не единорог, какающий мармеладками, было чертовски больно.
В ту ночь я пообещала себе, что никогда и никому не покажу эту сторону своей личности, и сама забуду, что способна на такое. Прошло четыре года и все вернулось. Душевную черноту не спрятать. Она всегда внутри и ждёт шанса выбраться наружу, ждёт, когда придёт время показать своё истинное лицо. Ты можешь с сожалением смотреть на свою жертву, но выстрелить не моргнув. Так что глаза не показывают нашу душу, они ее прячут.
Я покидаю крышу вслед за Глебом, унёсшим с собой оружие. Воспоминания четырёхлетний давности и новая боль охватывают меня в один миг, жалят, как пчелы, не оставляя живого места. Теперь я знаю наверняка, что академия не ломала меня. Я была такой всегда. Миловидной снаружи и уродливой внутри.
Влетаю фурией в нашу с Максом комнату, где молодой человек, усевшись на кровати в позе лотоса, стучит по клавиатуре на ноутбуке. Со всей силы хлопаю дверью.
– Марин, ты чего? Что-то случилось? – обеспокоено интересуется сосед, отложив компьютер в сторону.
– Ты спрашивал какая я, – на эмоциях отвечаю. – Хуевая я, Максим! ХУ-Е-ВА-Я! – произношу это слово повторно и по слогам, чтобы парень не подумал, что ослышался. – Я такая же, как они, – указываю рукой на дверь. – Такая же гнилая внутри!
Максим смотрит на меня ничего не понимающим взглядом. Переваривает все то, что я только что выплюнула в него. Скорее всего, соображает, как можно меня поддержать. А я снова хватаюсь за рюкзак, который по приходу швырнула на кровать, и рваными движениями пытаюсь открыть его, сражаясь с молнией, не желающей поддаваться моим нервным конечностям. Достаю из рюкзачка фотку и протягиваю Максу.
– Знаешь его? – спрашиваю.
– Нет, – берет фотографию в руки, – а должен?
– Этот парень работал на Кая какое-то время. Сейчас ты занимаешь его место. А сегодня... Пару часов назад... Его не стало. Не стало, Макс! И это я убила его! Я! Просто за то, что он когда-то помогал Глебу! – выдаю все на эмоциях, фактически кричу, точно бьюсь в агонии от происходящего.
– Марина, успокойся! – пытается вразумить меня Максим.
– Ты, что, не понимаешь? – нападаю я. – Они же убьют тебя, придурок! Убьют без сожаления. Ты должен спрятаться от них, убежать!
– Иди сюда, – спокойно говорит Максим, раскрывая руки, а я ныряю в его объятья, словно прыгаю в спасительную шлюпку, такую необходимую мне сейчас.
Я правда не хочу, чтобы он умирал. Макс хороший человек и не заслуживает смерти в таком юном возрасте. Я прижимаюсь к парню так близко, как только могу, как к родному льну. Но, если подумать, у меня ведь никого нет. С самого детства я одиночка, даже друзьями не обзавелась за двадцать лет.