Структура и динамика психического (сборник)

516 Мне представляется совершенно очевидным, что всякий, кто сам не является практикующим аналитиком, вряд ли найдет удовольствие в рассуждениях об относительных преимуществах «объективного» и «субъективного» уровней. Тем не менее, чем глубже мы занимаемся проблемой сновидений, тем более должна приниматься в расчет техническая точка зрения на практическую процедуру лечения. В этом отношении необходимость оказывается матерью всякого изобретения, каковой у аналитика выступает каждый тяжкий случай – ему постоянно нужно размышлять о том, как бы усовершенствовать свои средства и инструменты таким образом, чтобы они могли помочь в его работе. Этим мы обязаны тем трудностям повседневного лечения больных, которые вынуждают нас прийти к взглядам, часто потрясающим самые основания наших верований. Хотя субъективность имаго есть так называемая прописная истина, эта констатация все же звучит несколько философически, что некоторым неприятно. Это объясняется как раз рассмотренным ранее фактом, а именно наивной предпосылкой, состоящей в безоговорочной идентификации имаго с объектом. Всякое нарушение этой предпосылки действует раздражающе на людей подобного типа. По той же самой причине мысль о субъективном уровне вызывает у них антипатию – ведь она нарушает наивную предпосылку об идентичности содержаний сознания с объектами. Как отчетливо продемонстрировали события военного времени[83]

, наш менталитет характеризуется тем, что мы с бесстыдной наивностью судим о противнике, и в наших высказываниях о нем мы предаем огласке наши собственные дефекты. Да, так оно и есть – противника просто упрекают в собственных непризнанных ошибках. В другом видят все недостатки, его критикуют и осуждают, хотят улучшить и воспитать. Вовсе нет необходимости приводить примеры для доказательства этих утверждений: их можно найти в любой газете. Само собой разумеется, что все, совершающееся в большом масштабе, происходит также и в малом – в каждом отдельном человеке. Наш менталитет все еще очень примитивен, поскольку он только лишь в некоторых своих функциях и областях освободился от изначальной мистической идентичности с объектом. Первобытный человек при минимуме раздумий о себе максимально соотносит себя с объектом, что может оказывать даже прямое магическое воздействие. Вся примитивная магия и религия зиждутся на этих магических привязках к объекту, которые состоят не в чем ином, кроме как только лишь в проекциях бессознательных содержаний на объект. Из этого начального состояния идентичности постепенно развивается способность думать о себе, параллельно с которой возникает различение субъекта от объекта. Следствием этого различения стало понимание того, что некоторые ранее наивно приписанные объекту свойства суть в действительности субъективные содержания. Человек античности уже не верил, будто он является красным попугаем или братом крокодила, однако был еще вплетен в магическую паутину. В этом отношении только лишь эпоха Просвещения сделала существенный шаг вперед. Между тем каждому известно, насколько далеки мы еще в своих размышлениях от действительного знания о самих себе. Когда мы сердимся на кого-либо до беспамятства и до безрассудства, ничто не в состоянии нас разубедить в том, что не стоит искать причину нашего гнева целиком и полностью вовне, в какой-либо рассердившей нас вещи или в человеке. Таким образом, мы признаем за какой-то вещью власть, позволяющую привести нас в состояние гнева, а при известных обстоятельствах вызвать даже расстройство сна и пищеварения. Поэтому мы без страха и без колебаний осуждаем объект, причинивший нам обиду или горе, и тем самым посрамляем какую-то бессознательную часть самих себя – ту, которая оказалась спроецированной на раздражающий нас объект.