Структура и динамика психического

426 Если же, напротив, реализуются содержания коллективного бессознательного, если признается существование и действенность архетипических представлений, тогда между тем, что Фехнер назвал «дневными и ночными взглядами», вспыхивает неистовый конфликт. Средневековый человек (и современный также, поскольку он сохраняет точку зрения прошлого) жил, полностью осознавая противоречие между суетностью, которая была субъектом princeps huius mundi[73]

(Иоанн 12:31; 16:11)

¹²⁴

, и стремлением к Богу. На протяжении столетий это противоречие он наблюдал в форме борьбы за власть между императором и Папой. В моральном плане этот конфликт, в который человек был вовлечен по причине первородного греха, разросся до «перетягивания каната» между добром и злом уже в космических масштабах. Средневековый человек не был столь беспомощной жертвой суетности, как современный массовый человек, поскольку, пытаясь скомпенсировать известные и, так сказать, реальные силы этого мира, он все же учитывал и влияние метафизических сил, которые он был вынужден принимать в расчет. И хотя средневековый человек был политически и общественно бесправен – как, например, крепостные – и оказывался в чрезвычайно неприятной ситуации, подвергаясь тирании мрачных суеверий, но он, по крайней мере, был биологически ближе к той бессознательной целостности, которой человек первобытной культуры достигал даже успешнее средневекового, а дикие животные обладали во всей полноте. Если смотреть с позиций современного сознания, может показаться, что плачевное положение средневекового человека нуждалось в улучшении. Но потребность в расширении горизонтов разума посредством науки лишь сменила средневековую односторонность – а именно эту древнюю бессознательность, которая когда-то господствовала и постепенно исчезала – на новую односторонность, выражающуюся в переоценке «научно» подтвержденных взглядов. Эти взгляды (по отдельности и совокупно) связаны с хронически односторонним знанием о внешнем объекте, так что в настоящее время отсталость психического развития в целом и самопознания в частности стала одной из наиболее острых современных проблем. В результате преобладания односторонности, – несмотря на ужасающую зримую демонстрацию бессознательного, ставшего чуждым для сознания, – существует огромное число людей, которые являются слепыми и беспомощными жертвами конфликта между сознанием и бессознательным.

Они используют свою научную добросовестность только по отношению к внешним объектам, но никогда – к своему собственному психическому состоянию. Однако психические факты серьезно нуждаются в объективной и точной проверке и признании. Существуют объективные психические факторы, каждый бит информации о которых так же важен, как радио и автомобили. В конце концов все (особенно в случае с атомной бомбой) зависит от сферы использования этих факторов, а это всегда определяется неким состоянием ума. В этом смысле текущие «-измы» являются наиболее серьезной угрозой, потому что они представляют опасность отождествления субъективного сознания с коллективным. Такая тождественность безошибочно производит массовое психическое с его непреодолимым стремлением к катастрофе. Субъективное сознание должно для спасения от этой гибели избегать отождествления с коллективным сознанием путем признания своей тени, а также существования и важности архетипов. Последние предоставляют эффективную защиту и от животных сил коллективного сознания, и от массового психического, которое сопутствует ему. С точки зрения эффективности религиозный взгляд средневекового человека грубо соответствует установке, вызванной интеграцией в эго бессознательных содержаний, с тем отличием, что в последнее время восприимчивость к внешним влияниям и к бессознательному замещается научной объективностью и осознанными знаниями. Но поскольку религия для современного сознания все еще означает вероучение и, следовательно, коллективно воспринимаемую систему религиозных положений, искусно классифицируемых как религиозные наставления, то она обладает близким сродством с коллективным сознанием, даже если ее символы и выражают ранее действовавшие архетипы. При условии, что контроль Церкви над общинным сознанием объективно имеет место, психическое, так сказать, продолжает довольствоваться определенным равновесием. Во всяком случае, оно конституирует достаточно эффективную защиту от инфляции эго. Но когда Мать Церковь и ее материнский Эрос впадают в состояние неопределенности, индивид оказывается во власти коллективизма и сопутствующего массового психического. Он уступает действию социальной или национальной инфляции, и трагедия заключается в том, что при этом он руководствуется той же самой психической установкой, которая когда-то связала его с Церковью.