Структуры повседневности: возможное и невозможное

Но тогда требовалось бы, чтобы и для других регионов, а не для одного только Запада мы располагали аналогичными или столь же весомыми объяснениями. А ведь в Китае, где браки всегда были «ранними и многодетными», не удалось бы призвать на помощь ни снижение среднего брачного возраста, ни скачок в уровне рождаемости. Что же касается гигиены в городах, то в 1793 г. огромный Пекин, по словам английского путешественника, насчитывал 3 млн. жителей^{78}. И он, несомненно, занимал меньшую площадь, чем Лондон, которому далеко было до этой фантастической цифры. В низеньких домишках наблюдалась невероятная скученность. И гигиена тут ничем не могла помочь.

Точно так же, если не выходить за пределы Европы, как объяснить быстрый рост численности населения в России (оно удваивается с 1722 по 1795 г. — с 14 до 29 млн.), притом что там нет врачей и хирургов^{79}, а в городах отсутствует всякая гигиена?

А если выйти за пределы Европы, то как объяснить в XVIII в. рост населения — как англосаксонского, так и испанопортугальского — в Америке, где нет ни врачей, ни сколько-нибудь заслуживающей внимания гигиены (уж во всяком случае, нет их в Рио-де-Жанейро, столице Бразилии с 1763 г., которую регулярно посещает желтая лихорадка и где, как и по всей Латинской Америке, свирепствует как эндемичное заболевание оспа, разрушая больных «до самых костей»)^{80}? В общем, в любой стране рост населения мог бы происходить по-своему. Но почему все случаи роста приходятся на одно и то же или почти на одно и то же время?

Несомненно, повсюду наблюдалось расширение пространств, доступных людям, особенно с возобновлением общего экономического подъема в XVIII в. и даже намного раньше. Во всех странах мира отмечается тогда внутренняя колонизация, заселение пустующих или почти пустующих областей. Европа выиграла от расширения жизненного пространства и избытка продовольствия благодаря заморским территориям, а также восточным областям Европы, которые, по выражению Мабли, выходят из своего «варварского» состояния как в Южной России, так, например, и в лесистых частях Венгрии, еще более заболоченных и неблагоприятных для проживания человека, там, где так долго удерживалась военная граница с Турецкой империей, с этого времени далеко отодвинутая к югу. Такое утверждение правильно и для Америки, и на этом нет нужды особо настаивать. Но оно справедливо и для Индии, где началась колонизация черноземов регур в окрестностях Бомбея^{81}

. Но еще более верно это в отношении Китая, занятого в XVII в. заселением стольких незанятых и пустынных земель внутри страны или рядом с нею. «Как бы это ни показалось парадоксальным, — пишет Рене Груссе, — но если бы потребовалось сравнить историю Китая с историей какой-нибудь другой крупной человеческой общности, то на ум пришли бы Канада или Соединенные Штаты. В обоих случаях речь идет в основном о покорении огромных девственных территорий народом земледельцев, имевшим против себя лишь немногочисленное полукочевое население, — покорении, осуществляемом наперекор превратностям политической жизни»^{82}. И эта экспансия продолжается, а вернее, начинается снова с XVIII в.

Однако если по всему миру возобновилась всеобщая экспансия, так это потому, что число людей возросло. Речь идет скорее о последствии, нежели о причине. В самом деле, всегда существовали пространства, которые можно было занять (притом они были легко досягаемы) всякий раз, когда люди этого хотели или же когда у них была в том нужда. Еще и сегодня нет недостатка в незанятых площадях; а ведь это «конечный» мир, как уверял Поль Валери, заимствуя терминологию у математиков, мир, где, как заметил один благоразумный экономист, «человечество не имеет более в своем распоряжении ни второй долины Миссисипи, ни второй территории Аргентины»^{83}. Можно еще освоить экваториальные леса, степи, даже арктические области и настоящие пустыни, где современная техника может дать на удивление многое

^{84}.

В сущности же, проблема не в этом. Настоящий вопрос выглядит так: почему «географическая конъюнктура» начинает работать в один и тот же момент, хотя доступное пространство в общем имелось всегда? Именно синхронность составляет проблему. Международная экономика, действенная, но столь еще хрупкая, не может одна считаться причиной столь всеобщего и столь мощного движения. Она в такой же мере причина, как и следствие.

Климатические ритмы

Это более или менее полное единообразие поддается лишь единственному объяснению. Сегодня такое объяснение не вызовет более улыбки у ученых мужей: это — изменения климата. Новейшие тщательные исследования историков и метеорологов говорят о непрерывных колебаниях температуры, равно как зон атмосферного давления и режима осадков. Эти вариации влияют на деревья, водные потоки, ледники, уровень морей, на рост риса, как и на рост пшеницы, оливковых деревьев, как и виноградной лозы, на животных, как и на людей.