Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1

Вместо «субъективной социологии» Струве обратился к философии истории, из которой была изгнана вся этика. Самой первой социальной теорией, которую принял Струве, был тот самый социальный дарвинизм, для вытеснения которого и была создана «субъективная социология». Очарованный Дарвином, Спенсером и их австрийским учеником Людвигом Гумпловичем, он стал воспринимать историю как арену безжалостной борьбы, в которой устремления отдельного человека ничего не значат. Представление интеллигенции о себе как о делателе истории Струве всегда казалось самообманом — в юности он называл его комическим, в более зрелом возрасте — трагическим. Исторический и социальный прогресс, считал Струве, движутся исходя из присущих им законов, действие которых не в состоянии отменить ни возникающие у человека желания, ни создаваемые им идеалы.

Мы изложили одну из двух причин, по которым Струве счел неприемлемой для себя ту радикальную доктрину. которая превалировала в России 1880-х. (Вторая причина заключалась в неприятии им политического оппортунизма радикалов.) Поиски более совершенного варианта социализма вели Струве прямо к социал-демократии.

Переход Струве в социал-демократы длился более четырех лет и имел две отчетливо выраженные фазы: первая (1888–1890) — принятие марксистской теории истории (экономический детерминизм), особенно — присущего ей вгляда на историческое значение капиталистической фазы истории; вторая (1890–1892) — осознание того, что происходящее в России соответствует не теории «особого пути», развиваемой российскими учениками Маркса при одобрении последнего, а классической схеме построения капиталистического общества, описанной Марксом в его основопологающих экономических трудах. Подобная эволюция взглядов была нетипичной для мыслителей поколения Струве.

Квинтэссенцией марксизма стал для Струве тезис, сформулированный Марксом в его предисловии к своей работе «К критике политической экономии» и дающий определение экономического базиса социальных и политических институтов: «В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания. Способ производства материальной жизни обуславливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или — что является только юридическим выражением последних — с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их основы. Тогда наступает эпоха социальной революции»[89]

.

Большая часть работ Струве, написанных в 1890-х годах, представляет собой рассуждения по поводу основных положений вышеприведенного отрывка: что история — это неумолимый процесс; что производственные отношения определяют содержание институтов и идей; что социальные перемены являются неизбежным следствием временного несоответствия между экономическим базисом и общественной надстройкой. Струве считал, что такой взгляд на историю (с некоторыми важными поправками, которые внес он лично) дает столь же ценное своей научностью объяснение эволюции человеческого общества, какое дарвинизм дает эволюции биологических видов. Такой взгляд на вещи вполне соответствовал стандартам, установленным «критической» философией, поскольку, в отличие от «субъективной социологии», не смешивал sein с sollen. В 1890-91 годах на вопрос одного из друзей о том, что он считает сутью марксизма, Струве ответил: «…что в марксизме нет ни грана этики, что последовательный марксист только констатирует то, что есть и становится»[90]. Струве был убежден в «научности» системы Маркса так сильно, что полагал вполне возможным быть марксистом, не становясь при этом социалистом[91].